Работа над ошибками (СИ)

Гроб заколотили. На полотенцах подняли и опустили в яму. Бабушка забилась у меня в руках. Тетя Сима на помощь прийти не могла. Держала маленького Димку. И я не без труда справилась, из последних сил стискивая бабулю. Присутствующие медленной вереницей проходили мимо нас с бабушкой, бросая в яму горсти земли. Сухая глина дробно стучала о крышку гроба. Потом рабочие взялись за лопаты. Работали быстро. Их крепкие волосатые руки так и мелькали перед глазами. Закончив, взяли деньги, бутылку водки и ушли, громко переговариваясь.

Бабушка никому не дала положить цветы. Едва отошли рабочие, она легла на свежий холмик, обхватив его руками. Все смотрели на меня, ждали моей реакции. А я не стала ничего делать. Пусть бабушка простится как хочет. Имеет полное право.

Вот в столь деликатный момент отец с жалким, потерянным видом и сделал неловкий разворот ко мне, собираясь подойти. Нашел же время. Я, закусив губу, отвернулась. Больше он никогда не пытался сблизиться. Никита меня страшно за это ругал. Говорил, что отец жалеет обо всем случившемся, хочет помириться, хочет чаще видеться с внуком. Я с негодованием возражала. Еще слишком свежа была обида. Трудно было поверить брату. Вместо меня говорил мой тогдашний максимализм. Не о случившемся отец горюет, а о своей потерянной над дочерью власти. С внуком ему общаться? А от кого этот внук? Разве не отец хотел отправить меня на аборт? Разве не он выгнал меня на улицу, а мать его поддержала? Никита махнул рукой, не желая расстраиваться еще больше.

После похорон все быстро разъехались. Съезжались еще два раза. На девять дней и на сорок. Хлопоты эти упали на нас с Генашей. Его родители опять не предложили своей помощи, хотя поминать добросовестно приходили. Одна Лидуся помогала, но это было само собой разумеющимся.

Бабушка никакого участия не принимала. Она не принимала участия даже в жизни. Все дни проодилав в маленькой комнате у окна. О чем-то своем думала. Когда ее звали за стол или напоминали, что пора готовиться ко сну, она вздрагивала, с трудом выбираясь из своей задумчивости.

Я не знала, как на нее повлиять. Однажды шла из магазина. В окно выглянула старая Борисова, по обычаю любопытничая сверх всякой меры.

— Катярина! — окликнула она меня, коверкая слова. — А чой-то Софь Кириллны во дворе не видать? Меня намедни наши женшыны пытали об том же.

Я ни с того, ни с сего взяла и пожаловалась бабке Даше на эту самую Софь Кириллну, которая и жить-то, вроде, больше не хочет. Та пожевала беззубым ртом, причмокнула, сморщила по-обезьяньи лоб. И вдруг выдала:

— А дело… Ей таперича какое-никакое важнеющее дело надоть. Глядишь, и оживет.

Бабка Даша оказалась права. Я устроилась в школу пионервожатой. Димку специально забрала из яслей. Без зазрения совести бросила его на бабушку. Той ничего не оставалось делать, как прекратить свое сидение у окна. Малыш требовал слишком много внимания. Он начинал активно ходить. Весело щурил глазки, пуская огромные пузыри из слюней. Что-то лопотал. Бабушка стала оживать на глазах. Зато меня подстерегал новый удар. В декабре погиб Вовка Соловьев из моей старой группы.

Погиб Вовка Соловьев! Попал под поезд. Или сам бросился? Я долго не могла понять. Но помчалась к его матери, которая осталась совсем одна. Как-то так получилось, что из всей нашей группы только у меня уже был опыт похорон. И все дела по организации свалились на меня, хотя я и сама многого не знала. Впрочем, это никого не трогало, и пришлось мне впрягаться. Не бросать же Вовкину мать? Она и так оказалась на грани тихого помешательства. Ничего не видела, никаких слов не слышала, только все твердила:

— Вовочка, сыночек, за что?..

Вовкину смерть я перенесла едва ли не тяжелее, чем дедушкину. Дедушка был старым, прошел сталинские лагеря, долго болел. А Вовка — молодой, веселый, полный сил. И так нелепо погиб! Бросился под поезд. Из-за чего? Об этом знал только он сам. Но наша группа на поминках только о суициде и говорила. Бесконечно спорили. Выискивали виновных. Я смотрела на них со странным чувством. Казалось, что ребята на сцене старательно и азартно, но не слишком умело разыгрывают драму, а я наблюдаю за ними из темного, совершенно пустого зала. Лишь Коля Богатырев, кажется, разделял мои чувства. Изредка с грустным пониманием усмехался, глядя мне прямо в глаза.