Работа над ошибками (СИ)

— Что плачешь? Небось, когда умер мой отец, ни слезинки не проронила?

Лицо у него перекосилось. Нижняя губа задергалась и отвисла. Вот питекантроп! Сказала ему холодно, стараясь унять дрожь во всем теле:

— Если бы я плакала, кто бы твоего отца хоронил? Уж, конечно, не ты. Тебя тогда от бутылки оторвать нельзя было. А твою мать от икон.

Зачем сказала? Молчала столько времени, ну и молчала бы дальше. Генаша от моих слов взорвался атомной бомбой.

— Мне плевать, кто там умер. К Лукиным ты не пойдешь.

— Побойся Бога, Гена, — вмешалась бабушка, пока я надевала вторую босоножку. — Когда дедушка наш умер, когда твоего отца хоронили, Лида первая прибегала. И помогала до конца.

— А мне плевать! — взвизгнул Генаша. — Никуда Катька не пойдет!

— Нет, пойду, — отрезала я.

Совершенно непонятно, с чего у Генаши началась истерика. Вроде, не пил? Но то, что это истерика, не было ни малейших сомнений. Он бросился в прихожую. Навалился спиной на входную дверь. Мелко дрожал. Я вышла следом. Посмотрела на него. Н-да! Карикатура на человека, не человек. Сказала ему спокойно, но с нарастающей, глухо клокочущей яростью:

— Дядя Вася меня маленькой на коленях держал, называл дочкой. Тебя тогда у нас еще и в помине не было. Уйди с дороги, урод. Или я снесу тебя вместе с дверью.

Генаша испугался. Никогда еще не видел меня во всей прелести моего характера. С ним я всегда сдерживалась. Но тут… Он собирался отойти в сторону, да почему-то замешкался. Я не стала ждать. Отшвырнула его, как котенка.

— Ты не мужик! Ты — так… мужичонка поганый!

И хлопнула дверью. Больше о нем не думала. Думала о Лидусе и о тете Маше. И правильно сделала.

Обе они сидели в большой комнате у раскрытого настежь балкона. Тряслись и плакали. Василий Сергеевич, вытянувшись, лежал на тахте. И впрямь весь иссиня-красный, распухший. Руки сложены на груди, на глазах — медные пятаки. Оказывается, соседки постарались. Они толпились на кухне, неторопливо перешептывались. Меня ждали, что ли? Я позвонила Никите на работу. Жара в последние дни стояла страшная. Оставлять Дядю Васю дома было нельзя. Вызвала перевозку. Лидусю с бумажкой от «скорой помощи» отправила в поликлинику за справкой. Позвонила в ЗАГС — узнать, как они работают завтра. Нужно ведь свидетельство о смерти получить. Напоила тетю Машу валерианкой и уложила в маленькой комнате на диване. Она все цепляла меня за руки:

— Доченька… Как же так? Доченька…

Лидусиного Сани все еще не было. Ехал домой. В самый час пик. Я не стала его дожидаться. Дала указания соседкам. Взяла у тети Маши адрес Ивана. Пошла на почту — дать телеграмму-молнию. У меня ее не хотели принимать без справки. Не на ту напали! Все сделали, как миленькие. Но попотеть пришлось. Когда вернулась, Лидуся с Саней уже были дома. Мы дождались перевозку. А только она уехала, появился Никита. Сели распределять обязанности на завтра. Потом, дождавшись ухода Лиды, Саня тихо просил нас с Никитой остаться ночевать у них. Боялся, не справиться с двумя раздавленными горем женщинами. Я звякнула домой. Сообщила бабушке, что домой не приду, останусь у Лукиных.

— А что ж! И правильно. Так и надо, — поддержала она. Потом осторожным шепотом проинформировала:

— Гена бутылку где-то достал. Пьет на кухне.

— Это потом, — в сердцах отмахнулась я. Бросила трубку. Генашино самолюбие действительно могло подождать. У меня впереди было много работы, много хлопот. Плакать-то некогда.

На следующий день несколько раз выкраивала время, чтобы забежать домой, поцеловать сына, сообщить новости бабушке. Генаша на работу не ходил. Привел в дом двух собутыльников и, по словам бабушки, они целый день соображали «на троих». Я не стала их разгонять. По крайней мере, муженек не на улице зашибает. А воспитательную работу допустимо отложить на день-два.

И снова бежала по срочным делам. Так завертелась, закрутилась, что пропустила приезд Ивана. Он приехал утром на третий день. Мы ждали автобус из морга. Тетя Маша с Лидусей уехали туда. Я осталась дома — готовить все необходимое к прощанию и поминкам. В коридоре послышались голоса. Мне показалось, это вошел Никита, который тоже уехал в морг. Засуетилась еще больше. Ой, приехали, а у меня не все готово. Боялась не успеть. Метнулась на кухню за заранее приготовленными табуретками. Хотела тащить их на лестничную клетку. Да так и замерла с табуретками в руках. На кухню вошел Иван, неся спортивную сумку и большой венок. Удивился, увидев меня. Поставил свои вещи на пол. Попробовал что-то сказать. И… не смог. Усталый, небритый. С синяками под глазами. Губы его дрогнули. Дернулся мускул на лице.

В один миг я забыла все обиды. Шагнула к нему. И мы крепко обнялись. Как брат с сестрой. Или мне так показалось? Горе помирило нас. Ненадолго, к сожалению. Но тогда я этого не знала. Через минуту аккуратно высвободилась из его рук. В голову полезли неуместные мысли. И я испугалась самой себя. Поспешно усадила его за стол. Сделала большую кружку крепкого сладкого чая и два бутерброда. Есть Иван не стал, а за чай схватился. Достал из кармана пачку сигарет.

— Куришь?