Работник ЦК. Рассказы

Дядя Вася повернулся, ища на земле, и увидел в метре от себя пыльные носки ботинок. Он вскинул голову: перед ним стоял человек в чёрной бандане, на голову выше него ростом, выперев ему навстречу круглое брюхо, обтянутое майкой с белым черепом и надписью не нашими буквами. За ним чуть поодаль стояли ещё двое с бритыми черепами.

– Э, мужик! – сказал толстый. – Что за дела!? Ты чё здесь делаешь?

– Я? Ничего! Так просто, – сказал сильно растерявшийся дядя Вася. Ему сразу сделалось как-то томко, по спине поползли струйки пота, а язык стал сухим и твёрдым.

– Ты, п…р, не придуривайся! – сказал строго мужик, словно плеснув на него вонючими помоями. – Говори, чего в натуре потерял здесь?

– Вы, мужики, не того…, – обиделся дядя Вася на слово п…р. – Я здесь, между прочим, сорок лет проработал… На тракторах и комбайнах. Орденом награждён… Трудового Красного Знамени, – добавил он, словно это имело какое-то значение.

– А нам по… твой орден! Понял?! … Я спрашиваю, ты понял?!!!

И дядя Вася понял, что сейчас не до обид, потому что его, наверное, будут бить.

– Мужики, виноват, бес попутал. Цыплята у меня. Пшенички хотел взять. Может договоримся? Мне немножко.

– Не! Вы послушайте, этого чувака! Мы тебе сейчас такой пшенички насыплем! На, вот, держи карман!

И пузатый рванул дядю Васю за куртку, так что он пролетел мимо него и, получив удар от одного бритоголового, отлетел к другому, который вернул его толстопузому.

Дядю Васю били первый раз в жизни, и всё ему было внове. Он думал, что твёрдо стоит на земле и сбить его почти невозможно, и удивлялся той лёгкости, с которой его перемещали в пространстве.

Наконец, один из бритоголовых, вместо того, чтобы поймать его, подставил ножку, и дядя Вася упал навзничь, ударившись затылком о землю. В голове у него словно разбился сосуд тонкого стекла, как колба в термосе. Горячая тягучая боль вылилась из неё в голову и потекла сверху вниз к шее, вызывая мучительную тошноту.

Толстяк поставил его на ноги и спросил:

– Понял, чувак, что нехорошо воровать?

– Понял, – ответил дядя Вася слабым голосом.

– Будешь ещё сюда ходить?

– Не буду.

– Ну иди, – сказал вожак охранников и дал ему пинка под зад.

Дядя Вася упал на колени и пополз к воротам.

«Что же я делаю?» – подумал он, проползши метров десять и услышав за собой гогот весёлых охранников. Дядя Вася с трудом поднялся на ноги и поплёлся к манящим свободой воротам.

К счастью тётя Катя, словно сердце чуяло, вышла за калитку и ждала его, вглядываясь в белёсые сумерки позднего июньского вечера. Увидев, как идёт по дороге, спотыкаясь и качаясь словно пьяный, её муж, она бросилась навстречу с криком «Что с тобой, что с тобой?», приняла его обмякшее тело на свои плечи и потащила домой.

– Голова! Голова! – простонал он несколько раз и уже на крыльце упал и потерял сознание – на том самом месте, на которое двадцать пять лет назад поставил украденный ею мешок зерна участковый инспектор села Новикѝ.

Тётя Катя вызвала «Скорую», и дядю Васю отвезли в больницу, в реанимацию. На следующий день его отправили в город, позволив тёте Кате сопровождать его. Всю дорогу она молилась Господу, чтобы муж не умер по дороге, и он не умер. Вечером ему сделали операцию и удалили гематому. Трое суток дядя Вася был без сознания, и всё это время тётя Катя сидела рядом с ним.

В душе она чувствовала огромное напряжение, словно держит своего Васеньку за руки над глубокой чёрной ямой. Тётя Катя боялась, что не выдержит этого напряжения, заснёт, руки её ослабеют, разожмутся, и она упустит Васю в страшную тьму.

За эти три дня и три ночи слёзы прожгли на её лице много новых морщин и углубили старые. Но вот дядя Вася открыл глаза и посмотрел на неё.

– Васенька, родной ты мой! Ты очнулся. Милый, милый, не покидай меня, – шептала она, целуя его лицо так, чтобы не шелохнуть забинтованную голову.

– Спасибо! – прошептал дядя Вася, закрыл глаза и уснул.

И она уснула впервые за трое суток на поставленной добрыми медиками перед кроватью дяди Васи раскладушке. Ей снились странные сны, от которых остались у неё только ощущения: счастья, облегчения, тревоги и чего-то такого, что невозможно было передать словами и даже определить. Это что-то приснилось ей под самое утро, клубясь бесформенно и туманно. Наверное, это пыталось уловить свои очертания неясное их будущее.

Она проснулась, когда солнце уже смотрело в окно палаты, собираясь в самый длинный путь в году. Дядя Вася тоже проснулся и смотрел на неё.

– Доброе утро, Васечка, – сказала она.

И он ответил:

– Здравствуйте.

– Васенька, родной ты мой! – испугалась тётя Катя. – Ты не узнаёшь меня?

– Узнаю. Вы женщина из Хабаровского края. Я служил там пограничником. Только не помню, как вас зовут.

– Я Катя, Катя!

– Катя? Нет, прежде вас звали Леной. А Катю я не помню.

– Ну вспомни, вспомни! Родной ты мой, хороший! Я Катя, твоя жена! – говорила она в отчаянии, роняя на его лицо и руки слезы.

– Жена? Нет, не помню.

И тут только тётя Катя поняла, что наступил самый горький период в их жизни.