Радио Мартын

Она разбирала сложные почерка, переводила открытки на иностранных языках. Что с ними делать, с письмами в другие города и страны, было неясно. И мы ходили на Главпочтамт, покупали новые конверты и марки и отправляли их из одного ниоткуда в другое никуда.

– Ты про «Храбрый» что-то знаешь? Это был великий корабль.

Больше всего писем было с корабля «Храбрый» – от морского офицера к девушке Лиле. У этих писем не было адреса, они были без конвертов («Марки дороже писем», – объяснил Ананасов). Миа сказала, что это не проблема, а удача: «У нас есть полное право их читать, чтобы искать подсказки, кому их вернуть». Много лет работая реквизитором на съемках, Миа знала, как работать с подсказками. Так, по орденам на фотографии 1916 года она поняла, где служил автор одной открытки, сходила к «знакомым старичкам» и быстро выяснила, что письмо надо отправить в Киев. И хотя туда «Почта России» не «осуществляет отправления», мы все равно послали письмо. Наверняка оно осело в новом Константинополе. Но кому отдать письма с «Храброго», тогда мы не узнали.

– «Храбрый» родился, то есть был спущен на воду, за год до смерти Верлена.

– При чем тут Верлен?

– Да ни при чем, просто такие даты я помню. Это еще год рождения Есенина. Кстати, Есенина «Храбрый» пережил намного. И Николая Второго пережил – а он отдал команду спустить корабль на воду. Канонерская лодка.

– То есть боевой корабль?

– С артиллерией. Его главное сражение случилось при Моонзунде. Это ты не можешь не знать.

– Не знаю я.

– После Февральской революции офицеры корабля объявили его «кораблем смерти».

– Храбрый корабль смерти.

– Да, это значит, они готовы исполнить свой долг и умереть за родину. Семнадцатый год, октябрь. Они тогда потопили немецкие корабли и, главное, свои защитили. Все они герои. И твой офицер Николай – герой.

– А потом?

– А потом всё. Я не знаю, что стало с офицерами, но в октябре восемнадцатого года, когда твои письма обрываются, лодка встала в Кронштадтском порту, потом ее назвали «Красное Знамя», потом она защищала Ленинград во Вторую мировую, в нее попала торпеда, и она затонула.

– Она утонула.

– Да, но ее вытащили, и она успела побыть плавучей казармой.

– Откуда ты знаешь?

– Прочитала, пока искала, как найти Николая и Лилю. Но пока не нашла.

– А потом?

– А потом ее сломали, разобрали на металл – когда Пастернак умер.

– В шестидесятом.

– Молодец.

– Вряд ли наш офицер с «Храброго» дожил до этого.

– Да уж, вряд ли. Как и автор писем из Томска. Тот остался, наверное, на всю жизнь сибирским садовником, женился, родил детей, тайком вспоминал фрейлейн, а вся жизнь закончилась в конце тридцатых, когда его, как немца, расстреляли. Но я не знаю, все равно надеюсь, вдруг все сложилось счастливо.

– А о Соловках знаешь? Письма человека, который брату пишет о шапке.

– Дату видел? Там зимой убийственный сухой мороз, а летом убивают мошка и жара. Или выстрелы. Тот человек вряд ли вернулся с архипелага.

1.31

Отправитель: кадет Махольд Фриц, военнопленный офицер,

Томск, Сибирь. Офицерский концлагерь, бараки.

Получатель: г-жа Мицци Руцичка,

Обергосс 9 под Иглау, Мерен, Австрия,

Томск, 20 февр. 1917.

Дорогая фрейлейн Мицци!

Примите мои самые теплые поздравления с днем Вашего рождения. Надеюсь, в следующем году 7-го марта мне удастся поздравить Вас, находясь на родине.

Горячий привет шлет Вам

Фриц Махольд.

3.62

Она подарила мне репродукцию: монах стоит у воды и смотрит на рыб, которые смотрят на него.

Это была фреска из базилики Святого Антония в Падуе. На обратной стороне Миа написала: «Говорят, однажды Антоний отправился в очаг ереси – в Римини. Власти города велели не обращать на Антония никакого внимания. Куда бы он ни шел, всюду наталкивался на молчание (ты ведь любишь молчание). Он ходил, молясь и размышляя о произошедшем, пока не вышел за границу города, туда, где река Мареккья впадает в Адриатическое море. Там он остановился и обратился к рыбам: “Вы, рыбы морей и рек, послушайте слово Господа, потому что еретики его слушать не желают!” И на поверхности воды появились тысячи рыбьих голов. Рыбы внимательно слушали Антония. И тогда все жители города тоже пришли, чтобы услышать его речи. Эти люди вернулись в Церковь. А рыбы – кто в Адриатическое море, кто в реку Мареккья, а кто на сковородки обитателей Римини. М.».

Конечно, она ненавидела свое имя. Кто может любить свое имя, особенно если оно – Мими. Я мог называть ее только Мией.