Радуга тяготения

«Обыкновенно в нашем поведении мы реагируем не одиночно, а комплексно, соответственно всегда сложному составу нас окружающей обстановки. В старости, – говорил на лекции Павлов, когда ему было 83, – дело стоит значительно иначе. Сосредоточиваясь на одном раздражении, мы отрицательной индукцией исключаем действие других, побочных, но одновременных раздражений, и потому часто поступаем не сообразно с данными условиями, т. е. не доделывая общую реакцию на всю обстановку».

Так [Стрелман никогда никому не показывает эти свои экзерсисы], потянувшись на столе к цветку,Я знаю: начинает тормозитьПрохладная мозаика окрестИ тает комната вокруг цветка,Вкруг раздражителя, нужды, что запылатьПотщится ярче; яркость же самаМгновенно схлынет со всего вокруг,Сольется, сфокусируется в пламень(Не ослепляя), пока в комнате вечерней,

Чаруя, прочие таятся – инструменты, книги,Одежда старика и бита городковВ глазури собственных присутствий. А их духИли мои воспоминанья о местах,Где прятались они, сей пыл отменит сразу:Тянусь я к хрупкому и ждущему цветку…Итак, что-то одно – пустой стаканИль самописка – свой насест покинет,Откатится, быть может, за пределПустой, за памяти провал… То не она,

Не «стариковская рассеянность», поймите, —Сосредоточенность, какую молодымСо смехом избегать легко, ибо их мирДарует им гораздо больше шансов,А не одну лишь жалкую утрату… Вот и яМне восемьдесят три, кора размякла,Процессы раздраженья – в уголькиПревращены пронырством Торможенья,Мозолистыми пальцами его, и всякий раз,Как моя комната размазывает взор,

Я будто погружаюсь в светомаскировку,В учебную тревогу (а ониНачнутся неизбежно, продолжайГермания безумный свой поход).Нишкнут огни – один, за ним другой…Кроме последнего, чьей яркости упорнойНе загасить Смотрителям. Пока.

Еженедельные инструктажи в «Белом явлении» почти совсем заброшены. Старого Бригадира теперь, считай, и не видать. В засиженные херувимами коридоры и уголки объекта ПИСКУС сочатся приметы бюджетной нестабильности.

– Старик ссыт, – кричит Мирон Ворчен, сам нынче не особо стабильный. Группа Ленитропа собралась на регулярную встречу в крыле ГАВ. – Он спалит нам всю аферу, тут одной скверной ночи хватит…

У всех присутствующих до определенной степени наблюдается породистая паника. На их фоне бродят лаборанты, убирают собачьи какашки и калибруют инструменты. Крысы и мыши, белые, черные, а также ряда оттенков серого, в сотне клеток трескочут по своим колесам.

Один Стрелман хранит спокойствие. Хладнокровен и крепок. Его лабораторные халаты в последнее время даже приобретают безмятежность Сэвил-роу: приталенные, с широкими шлицами, материя получше, довольно беспутный абрис лацканов. В сие опаленное и невозделанное время он пышет достатком. Когда наконец стихает лай, он открывает рот, успокаивающе:

– Опасности нет.

– Нет опасности? – вопит Аарон Шелкстер, и все они сызнова принимаются бормотать и рычать.

– Ленитроп за один день вышиб Додсона-Груза и девчонку!

– Все разваливается, Стрелман!

– Раз сэр Стивен вернулся, Фицморис-хаус отпал, и от Данкана Сэндиса поступают неприятные запросы…

– Это зять премьер-министра, Стрелман, скверно, скверно!

– Мы уже в дефиците…

– Фонды… – О, ЕСЛИ ты покоен, не растерян, когда теряют головы вокруг[121], – имеются и вскоре начнут поступать… само собой, еще до начала серьезных неприятностей. Сэр Стивен отнюдь не «вышиблен», он вполне доволен и трудится в Фицморис-хаусе, и ему там Уютно, если кому-либо из вас приспичит удостовериться. Мисс Боргесиус по-прежнему активно участвует в программе, а мистер Данкан Сэндис получает ответы на все свои вопросы. Но вот что лучше всего: бюджет у нас есть аж до самого 46-го финансового, не успеет какой-нибудь дефицит и головы поднять.