Только через час он пешкодралом добирается до лагеря – по широкому лугу, чья окраска темнеет, будто зеленый колер потек и впитался в ворс… Ленитроп различает тень всякой травинки, что тянется к теням на восток… чистый молочный свет колоколообразной кривой взметывается над солнцем, каковое почти село, прозрачная белая плоть блекнет сквозь множество синего, от зеленовато-голубого до темно-стального в зените… зачем он здесь, зачем он это? Что он тут, прям как лемминг Урсула, – влезает в чужую частную вражду, когда он должен быть… что он там должен… э…
Ага! ага, что там с этим «Имиколексом G», со всяким Ябопом, да и-и «S-Gerät», Эния же крутой сыскарь, пойдет без никакой подмоги и наперекор всему, отомстит за друга, убитого Ими, вернет себе ксиву и отыщет таинственную железку, но вот теперь это ПРОСТО КАК…
Шаги шуршат в сорняках и луговой травке, мычит в точности, как Фред Астэр, задышливо, выше голову, раздумывая, велики ль у него шансы вновь отыскать Джинджер Роджерз по сю сторону красивой кончины…
И тут х-хабах – нет-нет, погоди, ты ж должен сейчас планировать трезво, взвешивать варианты, ставить цели в этой критической поворотной точке твоего…
Йя –
Ненене
Ой…
Примерно тогда, словно по чьему-то простому томленью, небо перечеркивает одинокий стежок – первая звезда.
Пускай я успею их вовремя предупредить.
Они наваливаются на Ленитропа меж деревьев – жилистые, бородатые, черные, – тащат его к кострам, у которых кто-то играет на мбире, чей резонатор вырезан из куска немецкой сосны, а язычки – из рессор расфигаченного «фольксвагена». Женщины в белых хлопковых юбках с набитыми темно-синими цветами, в белых блузках, отделанных тесьмой передниках и черных платках хлопочут с кастрюлями и сковородками. У кого-то – ожерелья из скорлупы страусовых яиц, на которых ножами награвировали что-то красное и синее. Над огнем сочится огромный шмат говядины на деревянном вертеле.
Энциана нет, но есть Андреас Орукамбе – напряженный, как провод под током, во флотском пуловере и армейских рабочих штанах. Ленитропа он помнит.
–
Ленитроп ему сообщает.
– Должны быть здесь в полночь. Не знаю, сколько их там, но вам, наверное, лучше убраться.
– Наверное. – Андреас улыбается. – Вы ели?
За ужином спорят: идти или остаться. Это не принятие тактического решения, как Ленитропа учили на офицерских курсах. Очевидно, здесь в ход идут иные соображения, что-то такое, о чем зонгереро знают, а Ленитроп нет.
– Мы должны идти, куда идем, – позже объясняет ему Андреас. – Куда хочет Мукуру.
– А. А, я думал, вы тут ищете чего-то, как и все. 00000, например?
– Она у Мукуру. Он ее прячет, а мы ищем там, где он хочет.
– Слушайте, у меня на этот «S-Gerät» есть наводка. – И он пересказывает им историю Греты Эрдманн – Пустошь, химзавод, имя Бликеро…
– Значит, – очень осторожно говорит Андреас, – так звали немца, что командовал батареей, на которой использовали «S-Gerät»?
– Я не знаю,
– И она не сказала, где.
– Только «на Пустоши». Попробуйте найти ее мужа – Миклоша Танатца. Может, он видел пуск, если тот вообще случился. Тогда произошло нечто экстраординарное, но я так и не выяснил, что.
– Спасибо.
– Нормально. Может, теперь и вы мне кое-что скажете. – Он вытаскивает прихваченную мандалу. – Что это значит?
Андреас кладет ее на землю, поворачивает так, чтобы К смотрело на северо-запад.