Радуга тяготения

Однако происходит нечто странное. Да, чертовски странное. План таков: расколотить Байрона и прямо там же, в мастерской, отправить в стеклобой и шихту – вольфрам, конечно, утилизовать, – и пускай себе реинкарнирует в следующей работе стеклодува (дирижабль, отправляющийся в дальний полет с вершины белого небоскреба). Для Байрона такой расклад – отнюдь не конец всему: Байрон не хуже «Феба» знает, сколько часов проработал. Здесь, в этой мастерской, он довольно уже насмотрелся на то, как стекло плавят обратно в бесструктурный общий котел, откуда истекают и проистекают всевозможные стеклоформы, и с удовольствием испытал бы все это сам. Но ему не сойти с кармического колеса. Пылающая оранжевая шихта – дразнилка, издевательство. Байрону не сбежать, он обречен на бесконечный оборот патронов и лампокрадов. Вот внутрь влетает юный Гензель Гешвиндих, веймарский беспризорник – выкручивает Байрона из потолка в бережный карман и – Gesssschhhhwindig!

[364] – опять в двери. Тьма вторгается в сны стеклодува. Из всех неприятностей, что его грезы выхватывают из ночи, погашенный свет хуже всех. Свет в его снах всегда был надеждой: основной такой, смертной надеждой. По мере того, как спиралевидно обламываются контакты, надежда оборачивается тьмою, и сегодня стеклодув просыпается с плачем:

– Кто? Кто?

«Феб» далек от неистовства. Такое бывало и раньше. И на этот случай есть своя процедура. Некоторым работникам предстоят сверхурочные, и от свалившегося с неба дохода настает эдакое смутное удовлетворение, будто на полный желудок, а равно смутное возбуждение от перебоя в рутине. Если тебе высокого напряженья чувств, про «Феб» и не думай. Их каменноликие поисковые партии выдвигаются на улицы. Они более-менее знают, где в этом городе искать. Они предполагают, что ни один их потребитель не ведает о бессмертии Байрона. Следовательно, данные о похищениях Не

бессмертных лампочек к Байрону тоже применимы. А данные накапливаются в бедных районах столицы, в еврейских кварталах, там, где наркоманы, гомосексуалы, проститутки и ворожеи. Здесь обитают самые вероятные лампокрады – в смысле понятия преступности. Вы на пропаганду гляньте. Это же преступление против нравственности. «Феб» сделал открытие – одно из величайших неоткрытых открытий нашего времени, – что потребителям нужно ощущать греховность. Что муки совести в надлежащих незримых руках – крайне мощное оружие. В Америке у Лайла Елейна и его психологов имелись цифры, показания специалистов и деньги (деньги в пуританском смысле – внешнее и зримое одобрение их начинаний) – хватало, чтоб на перепутье меж научной теорией и фактом подтолкнуть Открытие Совести куда надо. В последние годы поддерживать Лайла Елейна суждено было темпам роста (на самом деле Елейна поддерживал секстет почетных гробоносцев – старшие партнеры «Одиноккьи, Беддна, Беспросвита, Де-Тупаи и Куца» плюс Лайл-младший, который чихал. Бадди в последнюю минуту решил сходить на «Дракулу». Оно и к лучшему). Из всего, что оставил Елейн, Ересь Лампокрадства, вероятно, была грандиознейшим наследием. Это не просто значит, что кто-то не покупает лампочки. Это значит, кто-то не подает мощность в патрон! Это грех как против «Феба», так и против Энергосети. А уж такую вольницу они не потерпят.

Стало быть, топтуны «Феба» выходят на поиски украденного Байрона. Только беспризорник уже смотался из города, уехал в Гамбург, у проститутки с Риппербана сменял Байрона на морфий: сегодня у этой женщины клиент – бухгалтер-калькулятор, которому нравится, чтоб электролампочки вкручивали ему в жопу

, а кроме того, гусак этот принес чутка гашиша покурить, поэтому, уходя, забывает, что Байрон по-прежнему у него в жопе, – собственно, вообще этого не обнаруживает, потому что когда ему приспичивает сесть (а в трамваях всю дорогу домой он стоял), то садится он у себя дома в туалете и плюх! Байрон шлепается в воду и шшшлюхххх! смывается по стокам в устье Эльбы. Он достаточно округл и весь путь проделывает гладко. Много дней носит его по Северному морю, пока не добирается он до Гельголанда – этого красно-белого пирожного «наполеон», вываленного в море. Некоторое время живет в отеле между Хенгстом и Мёнхом, пока однажды его не возвращает на континент один очень старый священник, разнюхавший про бессмертие Байрона посредством рядового сна о вкусе некоего «Хоххаймера» 1911 года… как вдруг – огромный берлинский Eispalast[365], гулкая и тусклая каверна под железными балками стропил, запах женщин в синих тенях – парфюмы, кожа, меховые костюмы для катания, в воздухе ледяная пыль, ноги сверкают, выпирают ляжки, вожделенье вспыхивает инфлюэнцей, беспомощность в конце щелчка хлыстом, носятся ракетами сквозь солнечные лучи, забитые порошком льда, и голос в смазанном зеркале под ногой молвит:

– Отыщи того, кто сотворил чудо. Он святой. Разоблачи его. Споспешествуй его канонизации…