Радуга тяготения

Любые разговоры о трансцендентности Лампочки, разумеется, были чистой воды подрывом устоев. У «Феба» все строилось на КПД лампочек – отношении полезной мощности на выходе к мощности на входе. Энергосеть требовала, чтобы соотношение оставалось минимальным. Так продается больше тока. С другой стороны, низкий КПД означал больше часов горения, а это мешало продажам лампочек «Фебом». В начале «Феб» пытался повышать сопротивление нити накала, тем самым украдкой постепенно сокращая и срок службы, – пока Энергосеть не заметила спада в доходах и не разоралась. Постепенно они достигли согласия о компромиссном показателе срока службы для электролампочек, который обеим сторонам принесет достаточно денег, и договорились расходы на кампанию против лампокрадства разделить пополам. Вместе с более хитроумной атакой на те преступные души, что вовсе отказались от лампочек и сидят при свечах. Долговременное соглашение «Феба» с Мясным Картелем призвано было ограничивать количество сала в обороте: в продаваемом мясе оставалось больше жира вне зависимости от потенциальных заболеваний сердечно-сосудистой системы, а то немногое, что все-таки среза́лось, преимущественно шло на изготовление мыла. В те времена был мыльный бум. Институт Елейна обнаружил у потребителей глубокие чувства к говну. И тем не менее мясо и мыло для «Феба» оставались мелкими смы́чками. Гораздо важнее был, например, вольфрам. Вот еще почему «Феб» не мог слишком уж среза́ть срок жизни лампочек. Переизбыток вольфрамовых нитей накала разбазарит доступные ресурсы металла – основным мировым источником его был Китай, что, к тому же, ставило весьма деликатные вопросы восточной политики, – и нарушит договоренность между «Генеральной электрикой» и «Круппом» о количестве производимого карбида вольфрама и о том, где и когда его производить, а также каковы будут цены. Договорились о таких разнарядках: $37–90 за фунт в Германии, $200–400 за фунт в США. Этот договор непосредственно влиял на производство станков, а тем самым – на все области легкой и тяжелой промышленностей. Когда пришла Война, некоторые сочли, что со стороны «ГЭ» непатриотично давать Германии такое преимущество. Но не те, кто у власти. Не переживайте.

Байрон горит себе и все отчетливее видит узор этой схемы. Учится налаживать связь с другими электроприборами – в домах, на заводах, на улице. У всякого найдется что рассказать. Схема собирается в его душе (Seele

, как называли в Германии сердцевину первых углеродных нитей накала), и чем эта схема величественнее и яснее, тем больше отчаивается Байрон. Настанет день, когда он узнает все – и по-прежнему останется бессилен. Его юношеские грезы об организации всех лампочек на свете кажутся теперь неосуществимыми – Энергосеть распахнута настежь, все сообщения можно подслушать, а на линии более чем достаточно предателей. Обыкновенно пророки долго не живут – их либо сразу убивают, либо подстраивают аварию, до того серьезную, что они вынуждены остановиться и задуматься, – и в большинстве случаев они отступают. Однако Байрону суждена участь еще лучше. Он обречен на вечность – жить, зная правду, безвластный что-либо изменить. Больше не попробует он спрыгнуть с колеса. Гнев и разочарование станут расти беспредельно, и Байрон, несчастная, извращенная, башковитая электролампочка, со временем поймет, что ему это нравится…

Ласло Ябоп уходит прочь вдоль канала, в котором теперь купаются собаки – стаями, их головы бултыхаются в мутной пене… незримые песьи головы, шахматные кони отыщутся и в воздухе над тайными авиабазами, в густейших туманах, температурные условия, давление и влажность образуют Шпрингер-формы, их ощутит чуткий летун, увидят радары, а беспомощные пассажиры время от времени, кажись, заметят краем глаза в крохотный иллюминатор, как сквозь полотна пара… это добрая Собака, Собака, у которой ни единый человек никогда не вырабатывал условного рефлекса, она с нами и в началах, и в концах, и в странствиях, в кои мы должны пуститься, беспомощные, но не сказать, что без охоты… Складки на костюме Ябопа уплетаются прочь, как листья ирисов на ветру в заднем дворе. Полковник остается в Счастьвилле один. Стальной город держит его, ровный облакосвет разжигает белые прожилки на громадах зданий, выстраиваются модуляции идеальной сетки улиц, всякая башня срезана на разной высоте – и где тот Гребень, что пройдется по вот этому всему и восстановит прежний идеал картезианской гармонии? где великие Ножницы с неба, что поправят Счастьвилль?