Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Снова думаю о Д. Л. Почему-то своей смертью он пробудил во мне мысли, которых не вызывал, когда угрожал нам. Как и миллионы других людей с обеих сторон, этого человека во многом изменила и искалечила война. Ее горький опыт будет влиять на жизнь целого поколения, а возможно, и следующего тоже. В Чарльстоне до сих пор говорят о том, как война отравила Купера. Я знаю, какой след оставила в твоей душе Мексика, мой дорогой супруг. И почему тот неизвестный янки, имени которого мы никогда не узнаем, отнял у тебя драгоценную жизнь там, под Питерсбергом. Если бы не Самтер, сецессия, генерал Ли и все эти грандиозные события и личности, ныне уже покрытые флером ложного романтизма, возможно, Ламотт и не был бы вовлечен в свое последнее обреченное сражение за Монт-Роял.

Но, как я уже говорила, жалость имеет свои пределы. И я добьюсь, чтобы Клан получил справедливое наказание. Р. Геттис все еще в чарльстонском госпитале в плохом состоянии, а расследование идет очень медленно. Один добрый друг сказал, что я могу обратиться к нему за помощью в любое время. Завтра еду в Колумбию, возьму с собой пистолет.

От Миллвуда и Сэнд-Хиллс ничего не осталось. Из-за вынужденного банкротства Уэйд Хэмптон в прошлом декабре потерял все свои земли. Повышение налогов, сокращение доходов от урожая, инфляция – все эти несчастья росли как снежный ком, пока миллионный долг не привел его к краху.

Теперь Хэмптон и его жена Мэри жили в крайне стесненных условиях – у них был только скромный дом на небольшом клочке земли, который ему удалось сохранить. Но они тепло приняли Мадлен и настояли, чтобы она осталась у них ночевать, на импровизированной постели в комнате, которую генерал использовал как кабинет.

Возраст уже давал о себе знать, но генерал был все так же энергичен и свеж. Пока Мэри накрывала стол к чаю, он ушел куда-то с багром и корзиной для рыбы и спустя час принес четырех лещей на ужин. Мэри начала чистить рыбу, а Хэмптон позвал Мадлен в кабинет. Там он расчистил место для чашки на заваленном бумагами столе и заодно показал Мадлен какую-то красивую книгу с золотым тиснением.

– Протоколы общенационального съезда демократов в Нью-Йорке в прошлом июле, – сказал он.

– Я читала, что вы были одним из делегатов.

– Республиканцы назвали его съездом бунтовщиков, – без тени горечи ответил Хэмптон. – Бедфорд Форрест тоже был делегатом. И Питер Суини, заправила Таммани-холла[49]. Весьма странная парочка, надо сказать, но такова уж Демократическая партия.

– Как раз о генерале Форресте и о его Клане я и приехала поговорить. Я хочу, чтобы преступников наказали.

– А что сделали власти?

– Пока ничего. Уже прошло две недели, скоро появятся какие-нибудь новые дела, и все вообще об этом забудут. Только я не забуду. Убиты двое моих друзей, и они как минимум заслуживают, чтобы их убийцы были наказаны.

– Согласен. Что касается Форреста, то мне доподлинно известно, что он готов отрицать свою связь с Кланом и приказал его распустить. Все это зашло слишком далеко даже для него.

– Вряд ли это утешит жену Энди или братьев и сестер Пруденс Чаффи.

– Я понимаю вашу горечь. Грант презирает Клан. Позвольте мне написать ему. И еще я попрошу о том же генерала Ли. Мы в добрых отношениях. Я давеча организовал в Атланте небольшую страховую компанию и от имени всех ее участников просил его занять место председателя. Он отказался, сказав, что место руководителя лексингтонского колледжа его вполне устраивает. Но мы друзья, а его слово имеет вес. – Он задумчиво погладил бакенбарды и тихо сказал с заметной грустью: – Все-таки бывает иногда какая-никакая выгода в том, чтобы быть старым воякой, который прошел через все это живым.

Мадлен отметила, что слова «целым и невредимым», которые обычно добавляют в таких случаях, он не произнес.