Рай и ад. Великая сага. Книга 3

– Ты как будто сердишься, – сказал Чарльз.

– Ну да, сержусь. Надо быть более терпимой. Сэм ведь актер, а актеры, они же как дети. Детские желания часто сильнее, чем их преданность. Сэм всегда хотел именно такого успеха, а в театре это дурная примета, вот удача от него и ускользала. А когда он перестал ее так страстно искать, она пришла сама. Глупо было бы ожидать, что Сэм повернется к ней спиной. Он актер!

– Ты это уже говорила.

– Говорила, но это все объясняет! В общем, мы можем пожениться в любой день, ведь «Никербокер» все равно закрыт. Если, конечно, ты еще не…

– Иди ко мне.

Желтый летний свет выкрасил потолок и побеленную стену за изголовьем его кровати. Дневная работа в новом доме заканчивалась. Кто-то вколачивал последний гвоздь в балку перекрытия, и шляпка гвоздя при каждом ударе позвякивала, как колокольчик.

Вдали слышалось завывание пилы на лесопильне, щелканье хлыстов и крики погонщиков мулов, вывозивших глину с фосфатных полей. Из главной комнаты деревянного беленого домика, где он лежал, доносились голоса Мадлен и Уиллы, обсуждавших ужин. Они прекрасно поладили с первой минуты, после того как Чарльз и Уилла приехали сюда и привезли в багаже портрет матери Мадлен. Увидев картину, Мадлен разрыдалась.

Он лежал, глядя в потолок, чувствуя приятное тепло от новой ночной рубахи из голубой фланели, которую Уилла сама скроила и сшила для него. Сквозь щели в ставнях сочился свет, ложась на стену ровными красивыми узорами. Вся левая половина его спины еще болела, но уже не так сильно. Понемногу он шел на поправку.

Красный Медведь и еще четверо шайеннов привезли его в базовый лагерь, когда он еще был без сознания. Полевой врач осмотрел его, но пули не нашел. Потом его на санитарной повозке отвезли к Дункану, в Ливенворт. Гус был уже там, в безопасности, но пока Чарльз находился в горячке, он не мог этого узнать. Генерал телеграфировал Уилле в театр, она сразу же села в поезд и приехала в Канзас. За те три недели, пока она ухаживала за Чарльзом и делила постель с Морин, Сэм Трамп закрыл свой театр в Сент-Луисе и вся труппа перебралась в Нью-Йорк.

В Ливенворте вольнонаемный врач тоже пытался найти пулю, и тоже неудачно. И только позавчера какой-то долговязый негр по имени Леандер, надеясь облегчить его боль, предпринял третью попытку. Бывший раб сказал, что почти всю взрослую жизнь занимался врачеванием и всегда помогал своим товарищам-рабам с одной хлопковой плантации на реке Саванна. Чарльз разрешил ему делать все, что он сочтет нужным, хотя и понимал, что операция может убить его.

Леандер дал Чарльзу палку, обмотанную пропитанной виски тряпкой, и велел сжать ее в зубах. Пока Чарльз кусал ее, сходя с ума от боли, Леандер расширил рану прокаленным в огне ножом. Видимо, большая свинцовая пуля, которую в него выпустил Шрам, не так давно переместилась, поэтому Леандер быстро нашел ее и извлек проволочной петлей.

За приоткрытой дверью послышался третий голос – тоненький и слабый, он вклинился между голосами женщин. Чарльз вдохнул влажный, терпкий запах солончаков, чувствуя, как в горле защекотало от сосновой пыльцы. Ежегодно, как гнев Божий, она засыпала все вокруг желто-зеленым слоем. Он был дома.

И все же он не ощутил того полного счастья, какого ожидал, когда убедил Уиллу поехать с ним в Монт-Роял на время его выздоровления. Мадлен заново отстраивала большой дом в память о муже, но сама плантация изменилась до неузнаваемости, и эти изменения неприятно поразили его как нечто чужое и безвкусное. В ней не осталось былой красоты и изящества. Паровые двигатели лесопилки и перекопанные рисовые поля убили все очарование Монт-Роял.

Мадлен совсем отдалилась от Купера и стала изгоем для белых семей округа. Некая организация, называющая себя Ку-клукс-кланом, о которой Чарльз почти ничего не знал, какое-то время держала в страхе весь район. Члены клана убили Энди Шермана – Чарльз помнил его еще как раба без фамилии. Еще они убили белую школьную учительницу. После таких событий нежная грустная мелодия, которую он всегда напевал, вспоминая о доме, больше не казалась подходящей к этому месту.

И была еще одна беда – мальчик, который больше не умел улыбаться.

Гус остался вежливым ребенком. Вот и сейчас он тихо вошел в спальню в маленькой круглой панамке с мягкими полями, которую Уилла купила ему в Ливенворте. Его ноги, обутые в веревочные сандалики на кожаной подошве, оставляли на полу мокрые следы. Должно быть, Уилла настояла на том, чтобы он вымыл ноги после игр на улице. Но между пальцами все равно осталась грязь. Гус остановился у постели отца:

– Ты хорошо себя чувствуешь, папа?

– Сегодня намного лучше. Ты не нальешь мне воды?

Малыш положил панамку на кровать и осторожно взял большой фарфоровый кувшин. Вода полилась в чашку, и он внимательно смотрел, как она течет. Шрам от бентовской бритвы на правой щеке потемнел и уплотнился, напоминая гребень горы на залитом солнцем пейзаже.