Райские птички

Он что-то увидел в моих глазах. Скорее всего, он много чего видел. Боль, горе, поражение, слабость. Но он также увидел правду, потому что давление на мою голову ослабло, и он позволил мне упасть на пол.

Я смирилась с тем, что буду лежать, погружаясь в ткань ковра, пока не наберусь сил, чтобы подняться и доползти до ванной. Вместо этого нежные руки схватили мои ушибленные предплечья. От неожиданности мое тело обмякло и стало податливым, так что он смог мягко уложить меня на диван.

Кристофер откинул мои спутанные волосы с глаз.

— Мне понадобится подтверждение врача, — сказал он.

Затем он сделал нечто более ужасное, чем все, что он сделал в ту ночь. Он улыбнулся.

— Если это так, тебе лучше надеяться, что ты подаришь мне сына. Ради вас обоих, — его взгляд упал на мой все еще плоский живот. Затем он встал, разгладил костюм и вышел из комнаты.

Я заморгала от его слов. Потом меня вырвало.

Я обхватила живот руками.

— Я буду защищать тебя, — пообещала я.

Конечно, это была ложь.

Я ничего не смогла защитить.

Даже своего нерожденного ребенка. 

ГЛАВА 10

Мой день, как и все остальные за последнюю неделю, был наполнен призраками – это хуже, чем с тех пор, как я оказалась здесь. С тех пор, как тысячу лет назад я заперлась на той ферме. Я чувствовала себя тысячелетней старухой, тащившей за собой вековую боль, страдания и ненависть к самой себе.

От меня не ускользнуло, что с Лукьяном все было по-прежнему. Его личность сложнее, но я почему-то чувствовала себя сильнее и способнее нести этот груз.

Опять же, грубо нелогично.

Я даже не знала фамилии этого человека. Он знал мою. И, скорее всего, много подробных и сугубо личных подробностей о моей повседневной жизни. Вероятно, он знал обо мне больше, чем я. Он наблюдал за мной со стороны в течение нескольких месяцев. Люди, которые много времени наблюдали за незнакомцами, без всяких привязанностей и контакта, получали точное представление о том, кем был этот человек.

Вы никогда не сможете по-настоящему узнать того, кого любите. Не совсем. При всех их недостатках и уродстве. Вы становитесь слепы ко всему этому. Вы знали только то, что хотели знать. Потому что если бы вы хорошо знали кого-то, каждую его частичку, любви никогда бы не существовало.

Люди были уродливы.

Он знал, что я уродлива.

Значит, он знал меня по-настоящему.

Именно поэтому он занял мои мысли с тех пор, как ушел. С того самого поцелуя, если быть честной.

Еще я его ненавидела. Со страстью. Я ненавидела его за то, что он сделал со мной. То, что он заставил меня почувствовать. За его холодность. За то, что он мог убить меня так же легко, как поцеловать. За то, что для него моя жизнь была одноразовой. Я была одноразовой.

Я ненавидел его за то, что в тот вечер он пришел к ужину, скорее по привычке, чем от голода, он сидел там, будто вырезанный из стали, и смотрел на меня. Ничего не сказал. Даже не моргнул. Его глаза скользнули по мне с безразличием, граничащим с отвращением, прежде чем снова сосредоточились на своей тарелке.

Мне потребовалось все силы, чтобы притвориться, что я не запнулась, когда увидела его, притвориться, что мои легкие не наполнились свинцом, а ладони не вспотели. Притвориться, что его губы не были на моих неделю назад, что он не вонзил свою тьму в мою душу и не опалил ее так красиво, что мне стало наплевать на то, что осталось.

Я молча выдвинула стул, села и положила салфетку на колени. С усилием я оторвала от него взгляд и уставилась в свою тарелку.

Сегодня курица-пашот. Овощи в соусе на гарнир. Теплый хлеб на маленькой тарелочке рядом. Салат в большой миске передо мной. Я рассматривала еду с интенсивностью, с сосредоточенностью, которая занимала весь мой мозг.

Мне хотелось вопить, кричать, разорвать эту чертову миску с салатом и швырнуть ее в стену.

Вместо этого я взяла щипцы и щедро положила себе еды на тарелку. Я взяла вилку и зависла рукой в воздухе. Мысль о том, чтобы попытаться что-то разбить, скрутила мой без того больной желудок.

Я уронила вилку на тарелку, она звякнула о фарфор.

Неприятный звук в тишине комнаты привлек внимание Лукьяна. На этот раз едва заметное раздражение защекотало в уголках его глаз. Теперь у меня хорошо получается изучать почти не меняющееся лицо Лукьяна в поисках тонких намеков на то, что он чувствует.

— Ты ненавидишь меня, — обвинила я.

Пепел заполнил мой рот. Я ненавидела его. Но его ненависть пронзила меня в таком месте, что я уже не могла чувствовать боль.

— Нет, — ответил он без колебаний. — Ты не настолько важна, чтобы я мог тебя ненавидеть.

Равнодушие, с которым он обращался ко мне, ранило меня больше, чем я хотела бы признать.

— Не важна? — повторила я, мой голос был ровным и мягким, как у него. — Если бы я не была достаточно важной персоной, ты бы пустил мне пулю в лоб, как только вошел в мою спальню, — я встала со стула и на этот раз не стала бороться с желанием швырнуть вещи.

Миска отлетела и разбилась о стену, листья салата посыпались вниз, смешиваясь с осколками стекла.