Райские птички

— Элизабет, — резкий голос Лукьяна вырвал меня из тумана. Я была горячей и сильно возбужденной. — Давай я помою тебя, — его голос перекрывал шум бегущей воды.

Каждый дюйм моего тела болел. Я не знала, смогу ли проделать этот короткий путь в ванную.

Но я все равно встала.

Потому что единственный способ лишить Лукьяна возможности ко мне прикасаться – это если у меня подкосятся ноги.

***

Неделю спустя

Мы сидели в библиотеке. Солнце струилось сквозь стекло на диван, на котором я свернулась калачиком, согревая меня своими лучами. Это должно быть успокаивающе, ведь в этой комнате всегда было холодно – это все еще моя любимая комната в доме – но меня это не успокаивало. Лишь насмехалось.

Меня успокаивала рука Лукьяна на моем затылке, когда он кружил вокруг дивана. Озноб, сопровождавший его пристальный взгляд, прогнал солнечный свет, когда он подошел ко мне.

Я убрала книгу, которую читала. Не раньше, чем пометила страницу, конечно.

Его взгляд был тревожнее, чем нападение солнечного света, которое я чувствовала только через стекло. Я к этому не привыкла. Я все еще пыталась понять это. Разобраться с холодом, граничащим с отвращением, дразнившее меня другим словом на букву «Л».

Разобраться с его продолжительным молчанием. Его жестокостью. Моей любовью к нему.

Нам было нелегко. Мы… были вместе. Это было неудобно, неприятно, как будто идешь по льду озера, которое еще не совсем замерзло. Один неверный шаг, и тогда глубины поглотят меня навсегда.

Я танцевала со своей собственной гибелью и не могла заставить себя волноваться, как должна была. Лукьян не позволял. Ничего не имело значения, кроме мгновения, когда мы были вместе. Его присутствие не означало, что он по-настоящему здесь.

Его пристальный взгляд проник в мои мысли, обращая мое внимание к его ониксовому черному костюму, белой рубашке под ним и холодным глазам, сосредоточенными на мне.

— Ко мне сейчас придут кое-какие люди, мужчины…

— Люди? Мужчины, сюда? — в шоке перебила я. — Я думала, сюда никто не приходит, никто не знает… Думала, ты никому не рассказывал об этом месте.

— Так и есть, — сказал он. — Эти люди совсем другие. И…

— Они придут к тебе? — я попыталась отогнать дикий ужас, который говорил, что они придут за мной. Что это было частью его плана – играть со мной, как маленький мальчик играет с бабочкой, прежде чем оторвать ей крылья и раздавить ботинками.

С другой стороны, я уже не была бабочкой. Мои крылья оторвали давным-давно.

Он кивнул, и кивок сопровождался тиком челюсти.

— И они… твои друзья? — поинтересовалась я.

— У меня нет друзей, — резко бросил он. Как будто я обвинила его в причастности к убийству Кеннеди. Если бы этому случая не было уже около пятидесяти лет, я бы поверила, что убийство совершил Лукьян. — У меня есть лишь враги, и люди, которые не мертвы.

Я ухмыльнулась.

Он не оценил этого. Не то что бы его лицо это показало. Воздух показал. Он стал тяжелее. Стало труднее дышать.

— Тогда кто же я? — бросила я вызов.

— Ты моя, — мгновенно ответил он. — Мое… осложнение.

Я перестала ухмыляться.

— Ты сказал, что убьешь меня, если я стану осложнением.

Этот дикий ужас, от которого я пряталась, нашел опору в моей слабости, что было неудивительно, так как было за что ухватиться.

Он наклонился так, что его рука уперлась в спинку дивана, горячее дыхание коснулось моего лица. Его рука легла на мою грудь, и я подавила вздох. Но я была уверена, что мое лицо все выдало. Так было всегда. Мое непроницаемое лицо было смехотворно по сравнению с его лицом. Но даже я ухитрилась сломать его каменное выражение, когда мой рот оказался у него между ног.

— Ты – неожиданное осложнение, звезда моя, — сказал он, пощипывая мой сосок поверх мягкой ткани свитера. — Приятное осложнение.

На этот раз мой вздох был слышен.

— Постоянное осложнение, — продолжил он с закрытыми глазами, отпустил мой сосок и повел руку вниз.

Мою кожу покалывало от предвкушения. И еще кое-чего. Даже в тумане удовольствия, слово «постоянное» трезвонило в голове. Это было первое слово, которое подорвало невысказанное тиканье часов моего пребывания здесь.

— Если эти мужчины не мертвы, это не означает, что они не навредят мне, — его рука скользнула за пояс моих джинсов, касаясь кожи под трусиками. — Единственная причина, по которой они не причиняют мне вреда: они знают, что я прикончу их и всех, кто связан с ними, если они попытаются даже намекнуть об этом.

Его рука шевельнулась. Удовольствие пронзило мои нервные окончания.

— Они не пытаются, потому что у меня нет слабостей, которыми они могли бы воспользоваться. У меня никогда не было слабостей. Именно это привело меня на самый верх, — его пальцы вошли в меня. — А если они узнают, что ты для меня значишь… — его пальцы задвигались быстрее. — Они используют тебя, — его другая рука оторвалась от спинки дивана и коснулась моей нижней губы, зажав ее между большим и указательным пальцами. — И ты больше не сможешь наслаждаться так, как сейчас.