Читаем Раковый корпус полностью

От всего этого уклоняясь, стараясь не видеть дольше, она мотнула головой:

– Это как выйдет.

И прошла.

Милая, всё равно милая.

Только – чего он тут добивался? Обречённый на пожизненное – чего он тут добивался?..

Олег безтолково стоял в проходе, вспоминая – куда ж это он шёл.

Да, вот куда! – он шёл Дёмку проведать.

Лежал Дёмка в маленькой комнатушке на двоих, но второй выписался, а новый ждался завтра из операционной. Пока что был Дёмка один.

Уже неделя прошла – и первым пламенем отпылала отрезанная нога. Операция уходила в прошлое, но нога по-прежнему жила и мучилась вся тут, как неотрезанная, и даже отдельно слышал Дёмка каждый палец отнятой ноги.

Обрадовался Дёмка Олегу – как брату старшему. Это и были его родственники – друзья по прежней палате. Ещё от каких-то женщин лежало на тумбочке, под салфеткой. А извне никто не мог ни прийти к нему, ни принести.

Дёмка лежал на спине, покоя ногу – то, что осталось от ноги, короче бедра, – и всю огромную бинтовую навязь. Но голова и руки его двигались свободно.

– Ну, здоров же, Олег! – принял он олегову руку. – Ну, садись, рассказывай. Как там, в палате?

Оставленная верхняя палата была для него привычным миром. Здесь, внизу, и сёстры были другие, и санитарки не такие, и порядок не такой. И всё время перебранивались, кто что обязан и не обязан делать.

– Да что палата, – смотрел Олег на обстрогавшееся, пожалчевшее дёмкино лицо. Как желобочками выхватили ему в щеках, обкатали и обострили надбровья, нос, подбородок. – Всё так же.

– Кадр там?

– Кадр там.

– А Вадим?

– С Вадимом неважно. Золота не достали. Метастазов боятся.

Дёмка повёл лбом о Вадиме, как о младшем:

– Бедняга.

– Так что, Дёмка, перекрестись, что твою-то вовремя взяли.

– Ещё и у меня метастазы могут быть.

– Ну, вряд ли.

Кто что мог видеть? – даже и врачи: проплыли или не проплыли эти губительные одинокие клеточки, лодки десантные во мраке? И причалили где?

– Рентген дают?

– Возят, на каталке.

– Тебе сейчас, друг, дорога ясная – выздоравливать, осваивать костыль.

– Да нет, два придётся. Два.

Уже всё обдумал сирота. И раньше он хмурился взросло, а теперь-то ещё повзрослел.

– Где ж делать будут? Тут же?

– В ортопедическом.

– Безплатно хоть?

– Да заявление написал. Платить мне – чем же?

Вздохнули – с лёгкой наклонностью ко вздоху у тех, кто год за годом ничего весёлого не видит.

– Как же тебе на будущий год десятый кончить?

– Лопнуть надо кончить.

– А на что жить? К станку ведь не станешь.

– Инвалидность обещают. Не знаю – второй группы, не знаю – третьей.

– Третья – это какая? – Не ведал Костоглотов всех этих инвалидностей, как и всех гражданских законов.

– Самая такая. На хлеб будет, на сахар нет.

Мужчина, всё обдумал Дёмка. Топила, топила ему опухоль жизнь, а он выруливал на своё.

– И в университет?

– Надо постараться.

– На литературный?

– Ага.

– Слушай, Дёмка, я тебе серьёзно: сгубишься. Займись приёмниками – и покойно жить, и подшибать будешь.

– Ну их на фиг, приёмники, – шморгнул Дёмка. – Я правду люблю.

– Так вот приёмники будешь чинить – и правду будешь говорить, дура!

Не сошлись. Толковали и ещё о том о сём. Говорили и об олеговых делах. Это тоже была в Дёмке совсем не детская черта: интересоваться другими. Молодость занята бывает только собой. И Олег ему, как взрослому, рассказал о своём положении.

– Ох, хрено-ово… – промычал Дёмка.

– Пожалуй, ты ещё б со мной и не сменялся, а?

– Ч-ч-чёрт его знает…

В общем, так выходило, что Дёмке здесь с рентгеном да костылями околачиваться ещё месяца полтора, выпишут к маю.

– И куда ж первое пойдёшь?

– В зоопарк сразу! – Дёмка повеселел. Об этом зоопарке он уже сколько раз Олегу говорил. Они стаивали рядом на крылечке диспансера, и Дёмка с уверенностью показывал, где там, за рекою, за густыми деревьями, скрывался зоопарк. Сколько лет Дёмка про разных зверей читал и по радио слышал – а никогда своими глазами не видел ни лисы, ни медведя, ни уж тем более тигра и слона. В таких местах он жил, где ни зверинца не было, ни цирка, ни леса. И была его заветная мечта – ходить и знакомиться со зверьми; и с возрастом она не ослаблялась. Чего-то особенного он от этой встречи ждал. В день, когда с грызущею ногою он приехал сюда ложиться в больницу, он первым делом в зоопарк и пошёл, но там оказался выходной. – Ты вот что, Олег! Ведь тебя, наверно, выпишут скоро?

Сгорбясь сидел Олег.

– Да наверно. Кровь не держит. Тошнота заела.

– Ну ты неужели в зоопарк не пойдёшь?! – Дёмка допустить этого не мог, Дёмка стал бы хуже об Олеге думать.

– Да пожалуй, пойду.

– Нет, ты обязательно пойди! Я прошу тебя: пойди! И знаешь что – напиши мне после этого открытку, а? Ну что тебе стоит?.. А мне какая тут радость будет! Напишешь, кто сейчас из зверей есть, кто самый интересный, а? Я за месяц раньше знать буду! Пойдёшь? Напишешь? Там и крокодилы, говорят, и львы!

Обещал Олег.

Перейти на страницу:

Все книги серии Солженицын А.И. Собрание сочинений в 30 томах

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1
Архипелаг ГУЛАГ. Книга 1

В 4-5-6-м томах Собрания сочинений печатается «Архипелаг ГУЛАГ» – всемирно известная эпопея, вскрывающая смысл и содержание репрессивной политики в СССР от ранне-советских ленинских лет до хрущёвских (1918–1956). Это художественное исследование, переведенное на десятки языков, показало с разительной ясностью весь дьявольский механизм уничтожения собственного народа. Книга основана на огромном фактическом материале, в том числе – на сотнях личных свидетельств. Прослеживается судьба жертвы: арест, мясорубка следствия, комедия «суда», приговор, смертная казнь, а для тех, кто избежал её, – годы непосильного, изнурительного труда; внутренняя жизнь заключённого – «душа и колючая проволока», быт в лагерях (исправительно-трудовых и каторжных), этапы с острова на остров Архипелага, лагерные восстания, ссылка, послелагерная воля.В том 4-й вошли части Первая: «Тюремная промышленность» и Вторая: «Вечное движение».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Русская классическая проза

Похожие книги