Рандеву

А я вспоминала прошедшую неделю. Спали мы уже в спальнях левого крыла. Покинутый караван подогнали поближе к дому. Теперь в нем бывали только дети, которые смотрели там телевизор. Да и в этом скоро не будет необходимости, потому что комната для гостей рядом со спальней Изабеллы почти готова и сможет стать временной гостиной. Я испытывала к каравану двойственное чувство. То, что нам больше не приходилось спать в этом ящике, воспринималось мною как победа. Но, с другой стороны, за прошедшие месяцы караван стал для меня символом. Декорациями самых ярких минут моей жизни были его металл и пластик. Теперь он, будто некий сомнительный монумент, стоял пустым, окруженный буйно растущими сорняками.

Изменения коснулись не только спален. Петер рассказал Эрику, что взял несколько новых заказов, при выполнении которых, а уж в начале-то точно, он сам хотел бы по возможности присутствовать. Его присмотр за отделкой нашего левого крыла больше не требовался. По словам Петера, мы могли управиться с двумя, от силы с тремя рабочими. И вот с прошлого вторника у нас работали только Луи, Пьер-Антуан и Антуан. Петер побывал у нас в понедельник, чтобы рассказать свои новости и проинструктировать нашу троицу. Он пообещал, что вернется к нам на следующей неделе — прямо в понедельник утром, потому что все-таки хочет следить за ходом работ. И конечно, нужно получить деньги за предыдущую неделю. Каждую пятницу он вручал Эрику счет, в котором было указано число отработанных часов. Эрик расплачивался наличными, Петер расписывался, и таким образом мы «всегда были в расчете», как называл это Петер. Меня радовало, что теперь он будет бывать у нас редко. Смотреть ему в глаза, особенно при Эрике или детях, стоило мне определенного труда.

Новая ситуация для всех была удобнее.

Как ни странно, я скучала по парням. Я привыкла готовить на большую бригаду, привыкла к оживлению внутри и вокруг дома, к их пению. И теперь, на третий день после этих изменений, я все еще не могла сообразить, сколько еды нужно к обеду для уменьшившейся группы.

Эрик подтолкнул меня локтем в бок.

— Поразительно, Симона, ты только посмотри на этого человечка! У него есть актерские задатки, ты согласна? Он поистине наслаждается вниманием.

Вздрогнув, я отвлеклась от своих мыслей.

— Да, — ответила я тихо, подавив желание сказать «oui»[39], чтобы меньше выделяться среди французов.

Мужчина, сидевший наискосок перед нами, оглянулся. Я узнала его, но не смогла вспомнить, чей это отец. Он ответил на мою улыбку и снова воззрился на сцену.

Эрик наклонился ближе.

— Посмотри, какие косички у Изабеллы! Сколько было работы у нашей maitresse со всеми этими девчонками!

— Да, очень мило.

— Тебе тоже надо научиться так делать.

— Мне? Научиться плести такие косички?

— Да, Изабелле это очень идет.

Мой ответ утонул в аплодисментах. На потолке ярко вспыхнули люминесцентные лампы и осветили зальчик. Все встали и начали пробираться мимо деревянных стульев в актовый зал. Люди разговаривали, делились впечатлениями, пожимали друг другу руки. Некоторые тут же выходили на улицу выкурить сигарету. Больше всего мне хотелось бы сразу уйти, но нужно было дождаться детей.

В актовом зале составили вместе несколько столов. За ними стояли две крепкие женщины лет пятидесяти в коротких жакетах и белых блузках. Они наполняли пластиковые стаканчики фруктовыми соками, водой или вином. Я рассеянно взяла стаканчик с темно-красной жидкостью. Немного алкоголя мне не повредит. Эрик тоже взял протянутый ему стаканчик и встал рядом со мной. Мимо нас проходили люди, они приветливо кивали нам, некоторые подавали руку. Я представляла им Эрика, но дальше стандартного «Ca va?»[40] и приветливой улыбки дело не заходило.

— Интеграция идет отлично, а? — не преминула сказать я.

Наверное, можно было бы и прикусить язык.

Эрик оглянулся.

— Помнишь тех иракцев в Голландии?

Я кивнула. В нашем районе два года назад поселились иракцы. Обе их дочки стали ходить в школу, где учились Бастиан и Изабелла. По слухам, эти иракцы были высокообразованными людьми, отец семьи работал инженером или преподавал в университете, что-то в этом роде. Они бежали из своей страны, чтобы начать в Голландии новую жизнь. Сейчас, лучше чем когда-либо, я могла понять, как невероятно трудно им приходилось. Против собственной воли я подумала о Мишеле. Определенные формы интеграции не знают никаких языковых проблем.

— На подобных вечерах те иракцы тоже всегда были не в своей тарелке, — ответила я нехотя.

— Языковые проблемы, — сказал Эрик. — У людей нет ни малейшего желания вести на празднике утомительные разговоры. Но это пройдет само собой, когда мы поживем здесь подольше.