Рандеву

Я решила ограничиться составленным дома списком и, не глядя по сторонам, повезла тележку перед собой. Отдел замороженных продуктов обошла, а в остальные заглянула на минутку. Расплатившись в одной из тридцати семи касс, нырнула в магазин готового платья, разместившийся в том же здании. Моя тележка осталась у входа без присмотра. Я делала так уже не раз, и никогда ничего не случалось.

На стойке с нарядной одеждой я нашла черную юбку из хлопка стрейч. Потом захватила с полки несколько бюстгальтеров. Черное кружево, чашечки на три четверти. Я примерила юбку и покрутилась перед зеркалом. Прижала руки к бедрам. Еще повертелась. Слишком коротко. Слишком ли? Можно ли мне еще носить такие юбки? Мою уверенность в себе умерял безжалостный свет, при котором были видны все шероховатости на моих оголенных ногах. Вопреки очевидному, я решила купить эту юбку: где еще освещение так же невыгодно, как в примерочных кабинках? Кстати, непонятно, почему.

Из бюстгальтеров подошел один. Фасон, который я не носила уже много лет. Я осмотрела свое отражение в зеркале и не смогла удержаться от усмешки.

Я въехала на улицу Шарля де Голля с двумя полными сумками продуктов на заднем сиденье, там же лежали мои обновки. Широкая улица со старыми домами, множеством светофоров, но без единого дерева. И без парковок. Стемнело, и тут же зажглись фонари, излучавшие какой-то странный свет — оранжевый. Я пересекала узкие переулки с ветшающими домами, справа и слева стояли припаркованные машины. Здание бывшей больницы, в котором жил Мишель, выглядело мрачно. Большое, безликое, возведенное из огромных бетонных плит. Главный вход посередине. В одном из переулков мне удалось оставить машину. Голые ноги обдувал прохладный осенний ветер. Я огляделась. Вокруг никого не было. С главной улицы на припаркованные машины падал тусклый свет фонарей.

В кварталы вроде этого я обычно не заглядывала.

И все-таки я шла по нему. Каблуки зацокали по тротуару. Впервые в жизни я делала не то, чего от меня ожидали, а то, чего всем своим существом хотела сама. Я не знала, что было тому причиной — эмиграция, кризис среднего возраста, спартанский образ жизни в последние месяцы, осень или все это вместе взятое. Знала только, что сейчас выбираю, что мне делать, сама, и не хотела отказываться от своего выбора. Чувство было более чем приятное.

Это ощущалось как освобождение.

Перед входом я остановилась. Три ступеньки вели к двустворчатой двери с зарешеченными стеклами. Я толкнула правую створку. Она поддалась. На полу валялись сплющенные банки и рекламные буклеты. Я поднялась по лестнице. В зеленоватом свете ее бетонные ступеньки выглядели уныло. Стены были облицованы тускло-желтой плиткой, которую прочерчивали серые швы.

Здесь жил Мишель. Он спускался и поднимался по этой лестнице по меньшей мере дважды в день.

На втором этаже я слегка отдышалась. Сердце колотилось. Двери, двери, двери — ни одного окна. Грязно-белые стены со следами веника, обрешеченные светильники. Моя свобода приняла форму тюрьмы.

Я постучала в дверь, на которой красовалась цифра 38, но прежде одернула юбку, встряхнула головой и подбодрила сама себя. Попробовала сглотнуть, но не смогла. Во рту пересохло.

Дверь открыл Мишель. На нем были узковатая ярко-зеленая футболка с надписью и черные боксерские трусы в обтяжку. Он изучающе посмотрел на меня. Я не смогла понять этот взгляд. Потом последовал приглашающий жест — он открыл дверь пошире, и я вошла.

Посередине комнаты я остановилась. Она была ненамного больше, чем спальня Бастиана. Слева располагалась простая бежевая кухонька, чистая и опрятная. Маленькое квадратное окошко напротив меня выходило на соседнее многоэтажное здание. Двухместный диван неопределенного цвета и металлическая полуторная кровать с простым одеялом в серую полоску. Серый ковер, маленький телевизор и CD-плеер. Стену над кроватью украшал постер фильма Тарантино. Приемник с будильником, стопка журналов, диски и две масштабные модели мотоциклов.

Вот так. И не более. Это был его дом. Его дом.

Больший контраст нашему простору, бесчисленному множеству комнат и гектарам земли едва ли был возможен.

Я еще ничего не сказала, Мишель тоже. И все-таки наше общение было непрерывным. В комнате метались электрические разряды. По мне пробегала нервная дрожь.

Когда его рука нашла дорогу ко мне под юбку и он уткнулся лицом мне в шею, я вспомнила, зачем сюда пришла. Все остальное исчезло. Я обошла бы всю землю, только чтобы почувствовать это тело, прижавшееся к моему. Я в этом не сомневалась.

— У меня есть для тебя кое-что, — сказал Мишель, когда я вернулась из туалета, расположенного в коридоре.

Ванную он делил с восемью другими жильцами. Никого из них не было дома. Только их грязное белье, полотенца и пестрая коллекция кружек с зубными щетками.

Увидев, что он передо мной положил, я остолбенела. Вблизи я видела это впервые в жизни.

Кокаин.

Я уставилась на зеркальце, на щепотку белого порошка, лежащую на нем. Меня обуревали самые разные мысли и чувства.

— Ты же хотела?