Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

— После всего, что ты мне рассказал, малыш, не думаю, чтобы я смогла уснуть. Бедные Ардекуры… Ты до сих пор уверен, что господин Анри убил свою жену?

— Похоже на то.

— А я никак не могу в это поверить.

Возвращаясь в «Черную лошадь», я не переставал думать о людях, с которыми я сегодня встретился, людях, хорошо знающих несчастное семейство и все-таки, казалось мне, ошибающихся в своих оценках.

Глава 2

Главный комиссар не мог скрыть удивления, увидев меня в своем кабинете.

— Уже вернулись, Лавердин? Неужели поездка вас так разочаровала, что вы удрали из Сент-Этьена раньше времени?

— Нет, дело в том, что произошли некие досадные вещи.

— …?

Я рассказал ему о вечере, предшествовавшем трагедии в семье Ардекуров. Главный кивнул головой.

— Вы не новичок в нашем деле, Лавердин, и понимаете всю сложность таких историй. Хотя, с другой стороны, я уверен, что будет объявлено, что ваш Ардекур действовал якобы в состоянии аффекта.

— Итак, внезапное состояние аффекта?

Он удивленно взглянул на меня:

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что в результате небольшого расследования, которое я провел, выяснилось, что Ардекур не был подвержен внезапным переменам настроения.

Господин Ретонваль нахмурил брови:

— Я не ослышался, Лавердин? Небольшое расследование?

Я рассказал ему в деталях о том, что было предпринято мною в ту ночь. Он внимательно выслушал, но когда я окончил, заметил:

— Послушайте, Лавердин, давайте не будем все осложнять. Если в рапорте городской полиции сказано, что господин Ардекур убил свою жену и затем сам покончил с собой, пусть будет так. Нас это не касается. А мнение людей, которых вы допросили, кстати, превысив полномочия, не имеет значения. Вы хорошо понимаете, сколько домыслов они могли привнести, чтобы придать этому случаю побольше драматизма. Такие истории нужно поскорее забывать. Разрешите дать вам совет: прекратите играть в странствующего рыцаря и займитесь своими делами.

— А если все же это не было самоубийство, господин Главный комиссар?

Он ударил кулаком по столу.

— Я считаю, что у вас нет оснований утверждать подобные вещи.

Я вынужден был рассказать ему о встрече с Элен Ардекур. Это ничуть не изменило его мнение.

— Конечно, — сказал он, — когда в машине подвозят молодую привлекательную женщину, у которой какие-то неприятности, ее, естественно, утешают и расстаются с ней… с чувством сожаления о невозможности еще раз встретиться. Позже вдруг узнают о ее смерти… Известие заставляет сильно переживать, ведь совсем недавно она была живой и нравилась вам… Так вот все это романтические выдумки, мой дорогой!

— Я придерживаюсь другого мнения, господин Главный комиссар.

— Меня не интересует ваше мнение, господин комиссар! Здесь только мое мнение имеет значение, — повысил он голос.

Я понимал, что отношения между мной и начальником начинали портиться, но упрямство — мое основное качество и огромный недостаток.

— Мне трудно, господин Главный комиссар, подчиниться вам: я уверен, что произошло убийство, но убийцу никто не разыскивал.

— Почему вы решили, что это убийство?

— Потому что я никогда не видел, чтобы самоубийцы одевали шляпу перед смертью.

Он возразил:

— Если бы вы знали, на какие выходки способны те, кто решился умереть…

— Но только не человек возраста и положения господина Ардекура.

Тон господина Ретонваля стал ледяным:

— Боюсь, господин комиссар, что наши отношения в будущем могут приобрести сложный характер.

— Я тоже этого опасаюсь, господин Главный комиссар, и сожалею об этом.

— В таком случае, господин комиссар, я предлагаю попросить господина Дивизионного комиссара рассудить наш спор и принять необходимое решение.

— Слушаюсь.

Дивизионный не сразу понял, что же произошло.

Главный в нескольких словах сообщил начальнику о причинах нашей размолвки. Дивизионный слушал, по привычке полузакрыв глаза. Когда его подчиненный окончил рассказ, он некоторое время разглядывал меня, прежде чем спросить:

— Вы производите впечатление уравновешенного парня, Лавердин. У вас превосходный служебный аттестат. Так что же случилось?

— О, почти ничего, господин Дивизионный комиссар, если не считать того, что мы невольно прикрываем убийство, замаскированное под самоубийство.

Ретонваль пожал плечами, а Агрийи с легкой иронией уточнил:

— Но никто же не говорит, что убийства не было: ведь этот Ардекур сначала убил свою жену, а потом уже застрелился сам.

— Господин Дивизионный комиссар, я думаю, что господин Ардекур никого не убивал. Он и его жена стали жертвами убийцы.

— И вы сможете мне объяснить, на чем основывается ваша уверенность?

Спокойно, стараясь не упустить ни одной детали, я рассказал Дивизионному о своем вечере в квартале Крэ-де-Рош: о Леони, о вдове Бельвез, о Жане Понсе. Мне хотелось, чтобы он, наконец, понял, что мои предположения строятся на прочной основе. Когда я окончил, он секунду раздумывал, а затем сказал Главному:

— Согласитесь, Ретонваль, что все это не так просто.

Тот не хотел признать себя побежденным:

— Когда человек решился во всем видеть таинственное, то самые ясные и простые вещи начинают казаться сложными.