Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

И они не спеша пошли рядом. Морин стало казаться, что она уже не так торопится вернуться домой. С трудом подбирая слова и заикаясь, Фрэнсис, который находился в необъяснимом состоянии, рассказывал своей спутнице, почему он ее полюбил. Хоть Морин и считала эти слова явно преждевременными, ей нравилось слушать этого парня, чувства которого казались искренними. Во всей этой истории было что-то магическое, необъяснимое, что незаметно действовало на гаэльскую[7] сентиментальность девушки. Теряя голову, как и все девушки при подобных обстоятельствах, она только сумела спросить:

— Вы часто рассказываете это девушкам?

— Нет, я любил только Анну.

— Да? И вы ее сразу разлюбили только потому, что встретили меня?

— Да.

— Как же можно доверять человеку, который так непостоянен в своих увлечениях?

— Но я очень долго любил Анну.

— И вам безразлично, что вы ее бросаете? Вы все одинаковы! Вы хоть подумали о том, что причиняете ей горе?

— Горе? Кому?

— Ну, этой — Анне… Она что — ваша любовница?

Он рассмеялся.

— Анна никогда не была моей любовницей и, потом, все это не имеет никакого значения, поскольку она умерла.

— О… простите… давно?

— Чуть больше четырехсот лет тому назад…

Ответ был настолько неожиданным, что она умолкла. Возможно, он все-таки сумасшедший… Тогда Фрэнсис стал рассказывать о своих чувствах к Анне де Болейн и о ее истории, поскольку образование Морин умещалось в рамки начальной школы. Практичная англичанка, не приемлющая подобных фантасмагорий, давно бы направила Фрэнсиса к его призракам, но ирландка могла только преклоняться перед человеком, имеющим связи с загробным миром. К тому же девушка предпочла, чтобы ее соперницей была мертвая королева, чем живая и в добром здравии какая-нибудь Долли или Маргарет. Это была уже британская черта ее характера.

Когда они оказались на Спарлинг Стрит, Морин сказала:

— Вот я и дома… спасибо, что проводили…

Она протянула ему руку. Он ее взял и больше не отпускал. В этот раз у ирландки под рукой не было яблочного торта, к тому же во второй раз она явно не воспользовалась бы им. Не узнавая саму себя, Морин прошептала:

— Отпустите, пожалуйста, мою руку.

— Прежде скажите, когда я смогу вас увидеть?

— А почему вы думаете, что я хочу вас видеть?

Это выбило его из колеи.

— После всего, что я вам рассказал?

Она лицемерно вздохнула.

— Ладно… Я не хочу, чтобы вы меня обвиняли в злоупотреблении доверием… Завтра, после обеда — подходит?

— Конечно! Мне за вами зайти?

— Лучше не надо… Встретимся в три часа в Пиерхеде перед входом в Кунард…

— Я буду там в два часа!

— До свидания, Фрэнсис…

— Очень любезно с вашей стороны, что вы запомнили мое имя… До свидания, Морин.

Ему хотелось поцеловать ее, но он не осмелился: она, безусловно, плохо восприняла бы такую попытку.

Вот таким образом и родились взаимные чувства Морин О'Миллой и Фрэнсиса Бессетта.

Глава 3