Раны и шишки. Любовь и лейкопластырь. Порридж и полента. Оле!.. Тореро! Пой, Изабель!

Не обращая внимания на прохожих, Руэд хотел уже было наброситься на Бессетта, но старший брат, выставив кулак, остановил его и проворчал:

— Как вы невоспитанны, Руэд! Я сожалею, что взял вас с собой… Мистер Бессетг, отец хотел поговорить с вами о Морин.

— В таком случае, идемте.

Шон посмотрел на младшего брата.

— Ну что? Так-то лучше!

Идя между Шоном и Руэдом, Фрэнсис казался себе если не малышом, то, во всяком случае, — человеком очень среднего телосложения. Навстречу им попались Клайв Лимсей и Джошуа Мелитт. Бессетт приветствовал их, а они — его, не скрывая удивления, которое у них вызвали его спутники. Шон спросил:

— Кто это?

— Мой патрон.

Здоровяк кивнул головой.

— Похоже на то…

Оказавшись на пороге комнаты, в которой все семейство О'Миллой ожидало его прихода, Фрэнсис вспомнил о последнем воскресном вечере. Неужели и эта встреча окончится в полиции? На главном месте за столом сидел Пэтрик О'Миллой, изображая достоинство, которое вовсе ему не шло. Рядом с ним Бетти мяла полу белого фартука. Сидевшая на стуле Морин рассматривала носки своих туфель и даже не подняла головы, когда он вошел. Лаэм мял в руке сигарету. Молли и Шейла вязали свитера для своих женихов и делали вид, что происходящее их не интересует. Шон слегка подтолкнул Бессетта вперед.

— Вот он…

Руэд закрыл дверь и, скрестив руки, прислонился к ней. Бессетт подумал о ловушке, но присутствие Морин и Бетти придавали ему спокойствие.

— Садитесь!

Это сказал Пэтрик. Шон поставил стул и, взяв Фрэнсиса за плечи, усадил его. О'Миллой поднялся.

— Мистер Бессетт, я не люблю англичан…

— Знаю, мистер О'Миллой, знаю…

— Я бы даже сказал, что ненавижу их!

— И совершенно напрасно, мистер О'Миллой.

Шон сунул под нос Фрэнсису свой огромный кулак и посоветовал:

— Постарайтесь относиться к отцу с уважением, иначе…

Бетти встала с места.

— Значит так вы, Шон, чертов ирландец, соблюдаете законы гостеприимства?

О'Миллой обернулся к жене.

— Замолчите, Бетги!

— Я не позволю позорить свой дом!

— Вы говорите со мной непочтительно, Бетти!

— Вначале вы научитесь уважать свой дом и тех, кто в нем живет, Пэтрик О'Миллой, ирландский дикарь!

— Бетти! Я не хотел сердиться. Я даже продумал, что бы такое хорошее сказать этому молодому человеку, а вы заставили меня утратить равновесие… и я все позабыл. Вы думаете, что поступили разумно и должным образом исполнили обязанности матери и супруги?

— Говорите же то, что вы должны были сказать, и не болтайте лишнего!

Пэтрик сначала разразился ругательствами, собранными по всей Ирландии, потом поискал, что бы можно было разбить, но ничего не нашел, наконец сел и со злостью развязал давивший ему галстук. Выругавшись еще два или три раза, он успокоился и обернулся к Бессетту, который ожидал конца бури.

— Мистер Бессетт, я не люблю англичан…

Бетти опять запротестовала:

— Вы повторяетесь, Пэтрик О'Миллой!

— Замолчите же, черт побери! Но, мистер Бессетт, моя ненависть к англичанам — ничто по сравнению с любовью к моим детям. И я не могу видеть, как кто-то из них страдает, особенно, если он несчастен из-за какого-то англичанина!

Морин подняла голову.

— Отец, я вовсе не несчастна, и не стоит при чужом человеке говорить о наших чувствах!

— Это не ваше дело, Морин! И если вы еще раз вмешаетесь в разговор без моего разрешения, я попрошу Шона закрыть вас в комнате! Мистер Бессетт, когда вы пришли ко мне в тюрьму просить руки Морин, меня едва не хватил удар! Я постарел на двадцать лет, когда узнал, что, несмотря на хорошее воспитание, моя единственная дочь решилась на такой поступок. Но я — беззащитный старик, мистер Бессетт, и у меня слишком доброе сердце. Я очень много натерпелся в жизни… Если бы тридцать лет назад я проявил бы больше твердости, то не попал бы в сети хитрой англичанки, которая воспользовалась моей ирландской наивностью.

Бетти медленно встала, и все перестали дышать. Она заговорила без злости, торжественным голосом:

— Перед нашими детьми, которых вы похитили у истинной веры, вы смеете измышлять, что я была непорядочной девушкой, когда мы познакомились?

— Это не совсем то…

— Не вы ли сами схватили меня за талию, тогда как мы еще даже не были знакомы?

— Но вы же могли попасть под автобус!

— Лучше бы я под него угодила, если бы знала, какая жизнь мне уготована!

— Но все же вы под него не бросились потом… так что будьте логичны.

Не сказав ни слова, Бетти собрала свое вязание и направилась на кухню.

— Куда вы?

— Я не вернусь, пока вы не извинитесь!

— Вы бежите от трудностей! Речь идет о будущем вашей дочери, а вы убегаете! Вот это по-английски!

— Клянусь Богом, Пэтрик О'Миллой, если вы не извинитесь, я прекращу заниматься этим домом и теми, кто в нем живет!

— Ладно! Я еще раз пойду на эту жертву! Прошу вас, Бетти, принять мои извинения. Вот уже тридцать лет, как я во всем вам уступаю, и сегодня — не лучшее время начинать делать по-другому!

Бетти онемела от такой наглости. Она рухнула на стул и так и осталась сидеть с невидящим взглядом и дрожащими губами. Пэтрик воспользовался этим.

— Мистер Бессетт, скажите, разве моя дочь, вопреки своей порядочности, первой бросилась вам на шею?