Раскол Империи: от Грозного-Нерона до Михаила Романова-Домициана

«Весть о кончине Августа застала Германика в Галлии, где он занимался, как мы сказали, сбором налогов… Сам он был сыном Друза, брата Тиберия, и внуком Августа… Римский народ чтил память Друза… отсюда такое же расположение к Германику и те же связанные с его именем упования. И в самом деле, этот молодой человек отличался гражданской благонамеренностью, редкостной обходительностью и отнюдь не походил речью и обликом на Тиберия, надменного и скрытного. Отношения осложнялись и враждой женщин…

Но чем доступнее была для Германика возможность захвата верховной власти, тем ревностнее он действовал в пользу Тиберия. Он привел к присяге на верность Тиберию секванов и соседствующие с ними племена белгов. Затем, узнав о возмущении легионов, он поспешно направился к ним, и они вышли из лагеря ему навстречу, потупив глаза, как бы в раскаянии…

Но когда он заговорил о поднятом ими бунте, спрашивая, где же их воинская выдержка… все они обнажают тела, укоризненно указывая ему рубцы от ран, следы плетей… Громче всего шумели в рядах ветеранов… При этом они высказывали Германику наилучшие пожелания и изъявляли готовность поддержать его, если он захочет достигнуть верховной власти. Тут Германик, как бы запятнанный соучастием в преступлении, стремительно соскочил с трибунала. ЕМУ НЕ ДАЛИ УЙТИ, ПРЕГРАДИЛИ ДОРОГУ, УГРОЖАЯ ОРУЖИЕМ, если он не вернется на прежнее место, но он, воскликнув, что скорее умрет, чем нарушит долг верности, обнажил меч… и занеся его над своей грудью, готов был поразить ее, если бы находившиеся рядом не удержали силою его руку. Однако кучка участников сборища… принялись — трудно поверить! — всячески побуждать его все же пронзить себя, а воин по имени Калузидий протянул ему свой обнаженный меч, говоря, что он острее. Эта выходка показалась чудовищной и вконец непристойной даже тем, кто был охвачен яростью и безумием. Воспользовавшись мгновением замешательства, приближенные Цезаря (Германика — Авт.) увлекли его с собою в палатку.

Там они принялись обсуждать, КАК СПРАВИТЬСЯ С МЯТЕЖОМ; к тому же стало известно, что мятежники собираются послать своих представителей к Верхнему войску, чтобы склонить его на свою сторону, и что они задумали разорить город убиев, устремиться вооруженными шайками в Галлию, дабы разграбить и ее…

Отправившись к Верхнему войску, Германик тотчас же по прибытии привел к присяге на верность Тиберию второй, тринадцатый и шестнадцатый легионы; воины четырнадцатого легиона проявили некоторое колебание: им были выданы деньги…

В стране хавков начали волноваться размещенные там вексилларии взбунтовавшихся легионов; немедленной казнью двух воинов беспорядки, однако на некоторое время были пресечены…

Между тем к Германику… прибывают (из далекого Рима — Авт.) уполномоченные сената. Там зимовали два легиона — первый и двадцатый, а также ветераны… Последних, обеспокоенных прибытием делегации и тревожимых нечистою совестью, охватывает страх, что этим посланцам сената дано повеление отнять у них добытое мятежом… Они проникаются ненавистью к главе делегации, бывшему консулу Мунацию Планку… поздней ночью ветераны принимаются требовать свое знамя, находившееся в доме Германика. СБЕЖАВШИСЬ К ДВЕРЯМ, ОНИ ИХ ВЫЛАМЫВАЮТ И, ГРОЗЯ СМЕРТЬЮ НАСИЛЬСТВЕННО ПОДНЯТОМУ С ПОСТЕЛИ ГЕРМАНИКУ, вынуждают его передать знамя в их руки. Затем, рассыпавшись по улицам, они сталкиваются с представителями сената, которые, прослышав о беспорядках, направлялись к Германику. Накинувшись на них с оскорблениями, они собираются расправиться с ними, причем наибольшей опасности подвергается Планк…

Наконец, на рассвете, когда стало видно, кто полководец, кто воин и что происходит, Германик, явившись в лагерь, приказывает привести к себе Планка и приглашает его рядом с собою на трибунал. Затем, осудив роковое безумие… он разъясняет, зачем прибыли делегаты…

Собранные на сходку воины были скорее приведены в замешательство, чем успокоены его речью, он отсылает послов под охраной отряда вспомогательной конницы.

В эти тревожные дни все приближенные порицали Германика: почему он не отправляется к Верхнему войску, в котором нашел бы повиновение и помощь против мятежников… Пусть он не дорожит своей жизнью, но почему малолетнего сына, почему беременную жену держит он при себе среди беснующихся и озверевших насильников?» [833], т. 1, с. 23–26, 28.

В конце концов Германику удается успокоить часть легионов.

Сравним две версии: русско-ордынскую, говорящую про Ермака (в данном случае она же испанская, то есть османско-атаманская, говорящая про Кортеса) и «античную» римскую — про Германика.

• ПОЛКОВОДЕЦ, УВАЖАЕМЫЙ СВОИМИ ВОЙСКАМИ, ВЫНУЖДЕН УСПОКАИВАТЬ СОРАТНИКОВ И ТУШИТЬ БУНТ. — В русской истории атаман Ермак оказывается во главе неспокойного казацкого войска, охваченного недовольством. Он, конечно, является безусловным авторитетом для товарищей, однако через некоторое время вынужден гасить бунт.