Расплата

– И меня тоже. – Фрейя не стала ссылаться на статистику, согласно которой шансы на успешную реабилитацию людей, испытывающих сексуальное влечение к детям, очень невелики. Разговор мог зайти о трудностях реабилитации вообще, и прямо перед ней сидел прекрасный образец человека, отказывающегося меняться, хотя, конечно, его правонарушения имели совершенно иной характер. – Ты не знаешь, он не в Вернде? – Ей вдруг пришло в голову, что можно позвонить управляющему реабилитационного центра и спросить, где проводит время Йоун.

– А ты разве не знаешь? В Вернде его и не было. Ту часть приговора, которую ему следовало бы провести там, он отбыл здесь, потому что комиссия реабилитационного центра не согласилась принять его к себе. А их решение не оспаривается. Другими словами, чем-то он им не глянулся, даже притом что теперь вроде как весь из себя святой.

Такое решение реабилитационного центра Фрейя понять могла.

– А посещения? К нему кто-нибудь приходил? Жена или дети?

– Не знаю. Насколько помнится, пока мы были на одном этаже, никто не приходил. И в крыле для посетителей я его ни разу не встречал. Это, конечно, не значит, что у него никогда никого не было, но если его кто-то и навещал, то нечасто. – Бальдур порылся в явно бездонном пакетике со сладостями. – Вот письма точно получал. Это я помню. – Бальдур развернул очередную ириску, сунул ее в рот и аккуратно сложил обертку. – Кто в наше время получает письма?

– Я. Ты. Да все, наверное. Но в основном банковские отчеты или официальные рассылки. Ты уверен, что письма были частного характера? Не просто извещения из налоговой или что-то в том же роде?

Бальдур покачал головой.

– Уверен. Они были написаны от руки.

– Может, его дети?

– Ну, тогда они очень старались. Судя по почерку, писал все же взрослый.

– Теперь-то, конечно, они сами взрослые, – напомнила Фрейя.

Бальдур сел повыше, прислонился спиной к стене и свесил ноги с кровати. Одет он был, как обычно, безупречно и благодаря стараниям Фрейи выглядел приличнее, чем большинство свободных людей. Поскольку плату за аренду квартиры Бальдур брал с нее по самому минимуму и о повышении не хотел даже и слышать, она в качестве компенсации покупала ему одежду и все прочее, что, по ее мнению, ему требовалось. Оба считали первостепенной характеристикой человека безупречный внешний вид – даже в тюрьме. Необязательно быть психологом, чтобы понять: такое отношение к себе сформировалось в детстве, когда брата и сестру постоянно называли «бедными сиротками». Быть «бедной сироткой» не хочет никто, и дети рано поняли простую истину: хочешь убедить других, что у тебя всё в порядке, – веди себя так, будто ты сильный. И выгляди соответственно. Это правило работало и теперь, когда они стали взрослыми.

– Меня потому так заинтересовали эти письма, что он всегда как-то странно напрягался, когда они приходили, и мне хотелось узнать почему. Хотелось, да, но не настолько, чтобы попытаться сунуть в них нос. Потом меня перевели в другой коридор, так что не знаю, приходили они еще или нет.

– Когда это было? – Письма могли быть от Трёстюра, но такой вариант представлялся Фрейе маловероятным. Разве что сын угрожал отцу. Но в таком случае Йоун, вероятно, обратился бы к тюремному начальству с расчетом вызвать к себе сочувствие и получить полицейскую защиту после освобождения. Ясно одно: такой тип не стал бы жертвовать собой ради детей.

– Месяцев, наверное, восемнадцать назад… – Бальдур на секунду задумался, потом его взгляд вдруг забегал по сторонам. – Кстати, о письмах. Вот что у меня есть. – Он подался вперед, сунул руку в задний карман, достал сложенный листок и протянул его сестре, после чего посмотрел в узкое окно на серое небо.

Фрейя пробежала глазами по строчкам. Хотя не все детали тестов были ясны, главное она поняла. Те вопросы, касающиеся Йоуна Йоунссона, которые ей так хотелось задать, вдруг показались мелкими и неважными, не более чем симптомом ее потребности в профессиональной занятости. Здесь же было нечто по-настоящему важное.

– Убедительно, ведь так? Убедительнее и быть не может. – Таблица на листке показывала результаты теста на отцовство. – Девяносто девять и девяносто девять сотых процента.

Не поднимая глаз, Фрейя перечитала все, строчку за строчкой. Не для того, чтобы ближе познакомиться с содержанием документа, но чтобы выиграть время. И что теперь? Радоваться или печалиться? Она сидела, уставившись на листок. На ее глазах творилась трагедия.