Расплата

– Похоже, я еще жив, – заплетающимся языком произнес я. Лазурное небо вокруг Дженны казалось далеким теплым морем; у меня закружилась голова, и на какую-то долю секунды я испугался, что упаду прямо в эту синеву. Я с трудом поднялся на локтях, и мир принял правильное положение в пространстве.

– Почему ты плачешь? – спросил я.

– Ты так сильно ударился головой… Ты был такой бледный…

– И ты подумала, что я умер. – Я был слишком ошеломлен, чтобы понять, как сильно она расстроилась. Дурачась, я высунул язык и свесил голову набок.

– Прекрати! – закричала Дженна и, как рассердившийся ребенок, замолотила кулачками по моей груди.

– Ну-ка перестань, – приказал я, садясь ровно и поднимая руку, чтобы защититься.

Она молча стояла на коленях; ее длинные волосы закрывали лицо, а плечи бурно вздымались. Рядом с ней находились воткнутые в снег лыжи.

– Дженна?

Одним пальцем я завел волосы ей за ухо, прикоснулся к подбородку и повернул залитое слезами лицо к себе.

– Я так испугалась, – призналась она глухим от волнения голосом. – Мне стало так одиноко…

Я прихожу в себя на аллее за зданием компании «Терндейл», чувствуя щекой холодный тротуар, и какое-то мгновение мне кажется, будто я вернулся в те горы и Дженна опять стоит на коленях возле меня. Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Ее здесь нет, и внезапно меня охватывает такое чувство страха и одиночества, что я роняю голову на асфальт и плачу. У меня звонит телефон. С трудом перевернувшись на спину, я выуживаю его из кармана здоровой рукой.

– Да, – хрипло каркаю я.

– Это Руперт, – говорит мистер Розье. – Я не вовремя?

– Все нормально.

– Я узнал кое-что интересное о том вкладе на счете вашего друга. Может, заскочите ко мне попозже? В семь тридцать детей уже не будет. Я ухожу в восемь.

Я не в состоянии поднять левую руку, поэтому убираю телефон от уха и смотрю на экран. Сейчас шесть сорок.

– Увидимся в семь тридцать, – соглашаюсь я.

Он прощается. Я сбрасываю звонок и набираю Тенниса.

– Алло? – Звук такой, как будто он говорит по громкой связи.

– Это Питер. Ты где?

– Еду вокруг Таймс-сквер, пытаюсь найти гараж, который не дерет сорок баксов за два часа стоянки. Почему бы тебе не стать членом клуба, у которого есть собственная парковка?

– Я в пробке, – отвечаю я. – Можешь забрать меня?

– Ты где?

Я снова поднимаю голову и осматриваюсь, пытаясь сориентироваться.

– На Сорок седьмой. Между Шестой и Седьмой. На нечетной стороне улицы.

– Буду через пять минут.

Я роняю голову и неподвижно лежу на спине. Прямоугольная полоса ночного неба подсвечивается фонарями на аллее, и низкие облака мерцают золотыми и розоватыми бликами. Было бы хорошо упасть в небо и оказаться далеко-далеко. Еще не время, говорю я себе, переворачиваюсь на живот и сантиметр за сантиметром поднимаюсь на четвереньки. Еще не время.

30

– Если ты не хочешь рассказывать, что происходит, – дело твое, – говорит Теннис, ведя машину одной рукой и обвиняюще тыча в меня другой. – Но тебе надо бы в больницу.

– Я тебе уже говорил. Все кости целы.

– Да ты еле в машину забрался.

– Я не хотел залезать в твою машину. Здесь же собачий холод. Кому в голову придет ездить по городу в середине зимы со сломанной печкой?

– Может, мне вообще машину выкинуть, из-за того что вытяжной вентилятор сломался?

– Может, тебе стоило бы починить его, скряга?

– У них не было нужных деталей. И не меняй тему.

Я шутливо ругаюсь с Теннисом, и мне становится лучше, хотя зуб на зуб не попадает. Дело не в одной только печке. Подобрав меня, Теннис настоял на том, чтобы мы остановились у корейского магазина, где он купил гигантскую упаковку ибупрофена и заплатил торговцу-подростку, чтобы тот загрузил через окно со стороны пассажира пузыри со льдом, обложив ими мою руку, плечо и бедро, как свежую рыбу. Боль можно кое-как терпеть, только если сидеть не шевелясь, но в таком случае можно замерзнуть до смерти. Я изо всех сил стараюсь не вспоминать, как Эрл и Уильям смеялись надо мной, пока я валялся на полу, корчась от боли. Сначала мне нужно расплатиться по другим счетам, но я чертовски надеюсь, что мне удастся добраться и до них.

Теннис тормозит перед библиотекой и паркуется во втором ряду. Минуту мы тихо сидим, наблюдая, как крупная негритянка в форме водителя трамвая ведет по ступенькам маленького сонного мальчика. Сейчас семь пятнадцать.

– Серьезно, Питер, – говорит Теннис, – какого черта происходит?

– Я тебе уже объяснял. Я пытаюсь разобраться, кто убил Дженну.

– Ты не хочешь предоставить это полиции?

– Я сотрудничаю с полицией, но в деле замешаны и другие люди. Все так запутано. Я пока что не могу рассказать полицейским все.

– И не можешь объяснить мне почему.

Я ничего не хочу так сильно, как рассказать обо всем Теннису, но я не могу рисковать, открывая все, что сделал Андрей, пока не поговорю с Катей и не буду уверен, что она в безопасности.

– Точно.

– То, что ты мне наговорил, похоже на кучу дерьма.

– Мы уже это проходили. – Я громко вздыхаю.