Волына преодолел половину расстояния до спасительной двери в дом, когда очутился на поляне перед заколоченной летней кухней. Солнце не садилось, оно пикировало. Сад заливала черная тушь, его словно окунали в чернильницу. Если в сортире время остановилось, то теперь оно, напротив, неслось.
– Вовка?
Волына встал, как вкопанный. Он бы наверняка рванул со всех ног, если бы не узнал голос Протасова.
– Зема? – заплетающимся языком переспросил Вовка. – Ты, что ли? – он естественно тоже перешел на шепот. Видимо, Валерий за кем-то следил. Может, и за Ириной, которая сейчас должна была быть где-то у заброшенной часовни.
– Вовка? Сюда.
– Куда, сюда? – прохладный ветерок тянул по ногам. К ночи в саду стало зябко. Уже почти стемнело.
– Сюда…
– Зема? Ты где, твою мать?
– Здесь…
У него не осталось никаких сомнений: Протасов находился внутри кухни. И Протасов его звал. Но, он не хотел идти. Все существо Вовчика восстало против этого. Да что там, оно встало на дыбы. И, тем не менее, будто загипнотизированный, словно в кошмаре, он потянул дверную ручку на себя.
– Зема? Ты тут? – позвал он с порога. – Тупые шутки, Валерка, давай, блин, отвечай.
Однако Протасов какого-то черта молчал. Тишина стояла звенящая. Только сердце ухало в груди.
– Зема? Это не смешно! – повторил Вовка и тут до него долетел странный, чавкающий звук, от которого волосы на голове, как по команде встали дыбом. И еще Волына уловил запах. Отвратительный смрад разрытой могилы. Сфинктер прямой кишки расслабился, Вовка громко и протяжно пукнул. Потом его глаза то ли приспособились к темноте, то ли из-за облаков вышла луна, и он увидел ЭТО. Он увидел Гостя, о котором твердили дети, и понял, что сейчас закричит. Вопля не получилось, рот высох мгновенно, в нем не осталось ни капельки влаги. Волына хотел попятиться, но ноги приросли к полу, а мышцы превратились в студень. Ему даже захотелось умереть, потому что он понял – есть нечто, похуже смерти.
Посреди пола зияла зловещая черная дыра, показавшаяся Вовчику входом в преисподнюю. Из дыры торчала пара мужских ног. На одной красовался высокий желтый ботинок 48-го размера, вторая была в носке, с прорехой на пятке. Это были его, Вовчика, носки. Точнее, носки, которые у него зажилил Протасов. Нога в ботинке слегка подрагивала. Но, даже не это было самым кошмарным. Над дырой, почти целиком прячась в темноте, склонилась темная фигура, одетая в широкий черный плащ с капюшоном, надвинутым на голову. Когтистые лапы существа сжимали человеческую голову со стрижкой под бокс. Лицо мертвеца оплыло и раздулось, но, все же, Вовчик узнал Протасова. Из оборванной шеи торчали обрывки жил, пищевода и трахей, темный рот Валерия, весь в запекшейся крови, напоминал дыру. Веки были опущены, а нос, похоже, откушен.
Пока Вовчик таращился на это, левый глаз Валерия открылся, мертвые губы пришли в движение.
– Сюда, – прошептала голова Протасова. – Зема, сюда…
– Мама! – пронзительно завопил Вовчик. Как колонка, неожиданно включившаяся на полную громкость. Вместе с голосом к нему вернулась способность двигаться. Причем, невероятно быстро. Волына бросился наутек. Он понесся как ветер, он полетел, как метеор. Он, вероятно, поставил мировой рекорд в беге с препятствиями, пока пересекал сад. Запрыгнув на крыльцо, Вовчик ввалился в комнату, и принялся с лязгом опускать засовы. Покончив с этим, он обернулся, собираясь забаррикадировать дверь старым комодом, и нос к носу столкнулся с Протасовым. Валерий стоял перед ним в одних трусах, сжимая в руке топор. От неожиданности Волына подпрыгнул, неудачно приземлившись, упал, и, истошно завывая, попытался уползти в угол. Отбросив топор, Протасов схватил приятеля за шиворот.
– Ты, блин, что, в натуре, творишь, чурбан неумный?! – крикнул Валерий, вращая выпученными, налитыми кровью глазами. – Вообще, блин, свихнулся, на фиг, дегенерат?!
– Ты?! – задыхался Волына. – Ты?!
– Я, – подтвердил Протасов. – Ты чего орешь, дебил?!
– Тебе же голову оторвали?!
– Какую к матери голову, даун?! Белая горячка началась?!