Распни Его

В этих словах заключался жалкий лепет человека, который, как школьник, счел нужным отгородиться от мятежников. (Мы тут ни при чем, бунтуют «они».) Может быть, ему было стыдно быть сопричисленным к бунтующей шпане (другая была атмосфера); а может быть, искал сочувствия, хотел кулаком утереть слезы, чтобы хоть отчасти застраховаться на всякий случай. Но жалости в сердце Мордвинова он не вызвал.

«Мною овладело чувство презрения и негодования. Я хотел зло и ядовито сказать этим господам, прибывшим для каких-то переговоров с Государем: „Хороши же вы, народные избранники, облеченные всеобщим доверием. Не прошло и двух дней, как вам приходится уже дрожать перед этим народом. Хорош и сам народ, так относящийся к своим избранникам“»… Но этих слов Мордвинов не сказал; он задал новый вопрос:

— Что же вы теперь думаете делать? С каким поручением приехали? На что вы надеетесь?

Каждый вопрос был точен и определенен. Но ни на один из них Шульгин не мог дать ответа без затруднения. Он хорошо знал, зачем они приехали, но сказать об этом в присутствии мрачно молчавшего Гучкова побоялся, не посмел, не хватило гражданского мужества. Да и стыдно было сознаться, что приехали они с весьма непочтенной целью. Вопросы настойчивого полковника смущали Шульгина. Не известно ведь, зачем он спрашивает… Растерявшийся, подавленный собственным бессилием и беспомощностью, он как-то тоскливо, испуганно пролепетал снова, понизив голос до шепота, точно говорил по секрету:

— Знаете, мы надеемся только на то, что, быть может, Государь нам поможет…

Мордвинов так и не узнал смысла загадочных слов. Он торопился поскорее провести депутатов, чтобы не допустить случайной встречи с Рузским. Он действовал так, руководясь самыми лучшими побуждениями. Он радовался тому, что адъютант Рузского прозевал приезд. Стремясь уцепиться за что-нибудь, в наивном неведении, ища опоры там, где была гибель, Мордвинов не заметил, как в трагические обстоятельства совершающегося ворвалось нечто оскорбительное, недостойное и трагикомическое.

Опоздавший Рузский был раздражен и взбешен. Его маленькие глазки сверкали злобой, как у разъяренного хорька. Нервно, резко, по-начальнически он кричал кому-то в пространство, ясно предназначая свое неудовольствие в адрес свитских, потому что никого, кроме них, в коридоре не было: «Всегда будет путаница, когда не исполняют приказаний. Ведь было ясно сказано направить депутацию раньше ко мне. Отчего этого не сделали; вечно не слушаются»… Мордвинов хотел было его спросить, зачем он пришел, и предупредить, что Государь занят приемом, но Рузский торопливо скинул пальто, открыл дверь и решительно вошел в салон.

* * *

В католических храмах во время богослужения иногда звенят серебряные колокольчики. «Дзинь, дзинь», — раздается вдруг мягкий, нежный, дрожащий звон. Сидящие встают — знают, что в это мгновение входит Царь Славы; знают, что совершается страшное: люди судят и посылают на распятие Богочеловека. Надо просыпить спящих; надо, чтобы люди, ходящие во тьме и сени смертной, встрепенулись перед бездной греховной и увидели мерцающий на Голгофе свет Креста. И потому звенит иногда под сводами храма серебряный колокольчик.

В эту ночь русская интеллигенция, мнившая себя «солью земли» и почитавшая себя «разумом и совестью» народа, получила высшее удовлетворение. Она одержала полную политическую победу. Устами Гучкова она объявила Царю обвинительный акт, продиктовала условие и произнесла суд и приговор. Увы, в эту роковую ночь над Русской землей не гудели, как в католических храмах, тревожные колокола. Никто не разбудил спящих, никто не крикнул в ночную мглу беспечному народу: «Проснись, встань, посмотри, что делается, ужас какой, конец приближается»…

Гучков сидел рядом с Государем и говорил, опустив глаза и голову, положив правую руку на стол. Он ни разу не взглянул в лицо Царя, что было весьма неприлично. Может быть, скрывал смущение, которое могло шевельнуться в честной душе человека при виде того, кого желал отправить на Голгофу. Упитанный, выхоленный, внешне здоровый и крепкий, в добротном костюме, он являл резкую противоположность Царю — бледному, с исхудавшим лицом, с темными кругами под глазами, с морщинами, покрывавшими лицо, как кружевная сетка.