Распутье(СИ)

Мышление Кости, склонное к широким обобщениям, пользуясь беззаботностью поездки, вывело теперь целую теорию о том, что в неполной семье, без двух родителей ребёнок вырасти нормальным не может. Он вспомнил детей своего класса и во всех увидел подтверждение своим выводам. Дети отличались. И не только в материальном отношении. Социальное расслоение на селе ещё не сказывалось в такой мере, чтобы можно было всех поделить на бедных и богатых. "Средних" было больше. К тому же те, кто, занявшись модной теперь торговлей, нажил состояние, купил иномарку, построил кухню и новый сарай (для совхозной деревни это уже много), не афишировали свой достаток, ибо уважающие себя соседи могли

73

восстановить равенство при помощи коробки спичек. Отличались, во-первых, в учёбе. Среди детей с одним родителем было больше двоечников, троечников и только один учился нормально, то есть между тройками и четвёрками. К этим относились и оба Костина второгодника - Трусенко Сергей и Казина Света. Папа Сергея замёрз пьяным лет пять назад в день старого Нового года, а Света в основном жила у бабушки и знала о родном отце только то, что после развода он воровал, сел, а, освободившись, в родную деревню не вернулся. И психологически дети с одним родителем были более замкнуты, угрюмы, пассивны к делам класса, обладали какой-то ранней взрослостью и реже проявляли свои чувства и детскую непосредственность.

Глядя на далёкий Синий хребет и поёживаясь от утренней свежести, Костя облекал свою теорию в рамки закона. Был бы он крупным государственным чиновником, сразу же прекратил бы благотворительность по отношению к пьяницам. Лишили родительских прав, забрали ребёнка в спецучреждение - работай и отдавай половину зарплаты на содержание. А не так, чтобы сбросил с себя обузу, и всё: "свобода, водка рекой", "я родил, а государство пусть растит".

... Толик начал рассказывать о смерти две недели своей двоюродной племянницы, умершей от какой-то дурацкой опухоли, и Костя, не желая расстраиваться и думать о чём-нибудь печальном, отошёл от компании Володиных родственников и друзей. В коридоре церкви разговаривало несколько стариков, жестикулируя перегнутыми пополам кепками. Сидели и женщины. Проходя внутрь, Костя услышал обрывок фразы: "...да они грызутся, как Ельцин с Хасбулатовым". Это его позабавило, и он вошёл в церковь с улыбкой на губах. Служба, явно, заканчивалась, священника не было видно, и народ, кроме стоящих впереди, ходил от иконы к иконе и просто так. Костя осторожно протиснулся влево и встал у самой стены. Невысокая женщина в тёмном цветном платке недовольно оглянулась на него, и в Костиных глазах отразились её нездорово пухлые щёки и резкий взгляд коричневых глаз.

Так как впереди ничего интересного не было, парень стал разглядывать группу икон, рассказывавших о въезде Христа в Иерусалим, предательстве его Иудой, распятии и воскресении. Его привлекло небо на одной из картин: оно занимало большую часть полотна и имело такой пронзительный оттенок голубого, что завораживало взгляд. Костя рассматривал церковь, людей и

74

возвращался глазами к волшебной краске неба над Божьим сыном.

Женщина впереди то и дело оборачивалась и что-то громко шептала. Наконец, Костя разобрал её слова: "...стоит...не крестится...свечку не поставит...стоит..." Мелькнули чувство стыда и желание пойти к свечной лавке, но тут же прошли, уступив место раздражению. "Может, я и стану верующим, но на входе не написано, что я обязан креститься и так далее. И правильно. Человек сам должен совершить свой путь к Богу, не по обязанности... Если я сейчас не готов соблюдать все ритуалы, зачем буду кривляться? Это ханжество... И очень хорошо, что в православную церковь можно зайти просто так, постоять, поразмышлять о жизни, и никто тебя не выгонит..." По толпе двинулся старик с блюдом. Женщина впереди вновь оглянулась и прошипела: "Ишь ты, стоит и денег не ложит". Костя не выдержал и, бросив на поднос горсть монет, вышел вон из церкви.

Знала бы истовая верующая, какие ей проклятия мысленно послал изгнанный ею из храма Божия парень. Наверное, провалилась бы сквозь землю, не выдержав тяжести обвинений. "Идиотка, выжившая из ума. Взяла Бога себе в подчинение. В Евангелии написано: хочешь пообщаться с Богом, уединись, закрой все двери. Самого себя ведь не обманешь. А этой дуре подавай внешние проявления. Чисто по-большевистски присвоила себе право решать, кто верит, кто не верит. Церковный полицейский. Да может, я больше верю, чем она. Не нам это решать..."