И для того, чтобы остепенить парня, Прокофий решил прибегнуть к давно испытанному и по мужицкой догадке верному средству: женить его. Это тем более было необходимо, что старуха у Прокофья стала прихварывать и работницу в дом взять было нужно. Невеста на примете была ладная, Анёнка, дочь Митрея Кораблева, состоятельного мужика из соседнего Чернышева. Брат ее, Стенька, тоже, как и Ванька Зноев, был матросом балтийского флота и много всякого добра домой понавез. Но в последнее время стал он держаться степенно, всю зиму по праздникам надевал шубу из черно-бурой лисы с камчатским воротником, все пальцы кольцами золотыми унизывал и любил солидно потолковать с хорошими мужиками - со шпаной он знакомства не водил, - что вот, дескать, матросы ошиблись маненько, что без баржуазиата народу жить нельзя, что баржуаз человек мужику нужный. Старик его, Митрей, от народа не отставал, но и вперед не лез и при разграблении захудалого имения Тарабукина увез к себе старинное кресло кожаное, две лопаты и веялку сломанную, но все заметили, что все это добро он аккуратно сложил в амбаре и в ход не пускал, а так как за ним давно установилась репутация хорошего хозяина и осторожного политика, то и все стали маленько чего-то опасаться. Ванька Зноев рвал и метал против социал-предателя Стеньки, но не очень напирал: черт их в душу знает, как еще эти сиволапые дело обернут... Из Сибири, вон все толкуют, Колчак напирает...
Сватовство было короткое, и скоро ударили по рукам. Стенька пошутил было
- Ну, мы не жиды нехрещеные и не псы, милай... - хмуро сказал он. - Лучше уж по-старому, по-хорошему, - оно, пожалуй, вернее будет...
И покончив с делом, новые сваты стали за чаем, понизив голоса, медлительно и осторожно говорить снова и снова о тяжелых временах. Васютка сидел со своей кругленькой, бойкой и черноглазой Анёнкой под окошком, прислушивался к разговору стариков, и в низу живота у него тяжело сосало, как, бывало, сосало, когда ротный зашумит на какую-нибудь провинность.
- А слышал, сватушка, новости-то? - низко, осторожно, заговорщически говорил старый Митрей, высокий худой мужик с всегда больными глазами и седеющей козлиной бородкой. - Государя-то анпиратора опять увезли, в газетине пишут, а куды - пишут - неизвестно...
- Все врут стервецы... - после небольшого молчания тихо и сердито отвечал Прокофий. -
Помолчали.
- А слышал, болтают, будто он за Волгой объявился... - продолжал Митрей. - Ходит будто по народу, глядит, как и что. Один старик на базаре в городе рассказывал: пришел, говорит, в одно село на Волге под Казанью - в лапотках, за плечами сумка, как есть странник... - поглядел на житье горькое мужицкое, поплакал да и пошел...
- Прямо - поплакал?! - удивился Прокофий, и в голосе его что-то тепло дрогнуло.
- Да как же, братец ты мой, не плакать, а? - убежденно заговорил Митрей. - Поглядись-кась, что с Расеей-то изделали, а? Кто всем верховодит? Одни жиды да рястанты. Разве это мысленное дело, а? Да... - продолжал он после небольшого молчания. - А как вышел он за околицу, один старичок посмелее догнал быдто его, да и спрашивает: ваше, дескать, анпираторское величество, не изволь, дескать, гневаться, ну а только тебя мы опознали. Так уж не таись, дескать, откройся: долго ли нам терпеть муку эту? А тот посмотрел на него эдак сумно, да и говорит: потерпеть еще, дед, надо, потому не исполнилось еще время...
- Прямо - не было?! - оживленно подхватил Прокофий. - Ну, скажи же, пожалуйста, до чего хитры эти стервецы, а?!
Кто-то хлопнул дверью, и разговор сразу оборвался. Васютка совсем оробел: вот оно, настоящее-то! И еще ярче поднялось в нем сознание своей вины и уверенность, что как ни вертись, а отвечать придется. Вот, бают, из Сибири уж идут генералы...
- И вот попомни мое слово, сватушка, - сказал в избе тихо Мит-рей. - Вот еще как нашему брату ж... драть будут - разлюли-малина!
- И стоит, Митрей Гарасимыч! И стоит! - горячо согласился Прокофий. - Потому не балуй, чертище!..
- Да что ты кислай какой? - сказала Анёнка. - Пойдем, пройдемся, что ли...