Распутин

Они пошли деревней в проходку, но Васютка не развеселился, и когда отошли они подальше за житницы, где над полями трепетали и журчали в солнечной вышине жаворонки, Анёнка с досады принялась плакать: ишь, словно сыч какой нахмурился и ходит... Не хочешь, так и не больно нуждаются... Но Васютка обещал ей подарить целую коробку тувалетного душистого мыла - с фронта еще привез, как магазины там грабили... - и Анёнка утешилась и стала к нему ластиться и прижиматься.

Они скоро вернулись к дому. Там шел великий галдеж: пришла со слободки голота эта самая, бедный комитет.

- Да, батюшка, Митрей Гарасимыч, да нешто мы сменяем тебя с этой сволочью красной? Ну? - орал своим надрывным сиплым голосом Гришак Голый, маленький испитой мужичонка с печальным лицом старой клячи. - Ведь ты нам свой, а те что? Трын-трава! Севодни шебаршат, а завтра их и нету...

- Да уж ладно, ладно... - солидно похохатывал польщенный Митрей. - Сказал ладно, и крышка. Составили гумагу-то?

- А как же... Все изделали, как ты велел... - надрывался Гришак, точно он о большом пожаре рассказывал. - Вот это, как ты приказал, список мы составили, кому сколько муки нужно: вот Григорию Голому, мне то есть, пудиков бы семь, Дарье бобылке, вот ей, - ткнул он в кучу лохмотьев, которая, что-то скрипя, усердно кланялась, - пуда четыре, Антону Кривому, ему вот, - опять пояснил он, кивнув на здоровенного рыжего мужика с единственным злобно-хитрым глазом, - девять пудов, и ему вот, Степану Ворожейкину, - указал он на последнего представителя бедноты, полубарышника, полуконокрада, развесистого мужичонку с наглым бесстыжим лицом, - пять пудов. Только всех и делов пока... А там, может, и сами извернемся. А не извернемся, опять тебя просить будем, потому как ты у нас первый человек...

- Ладно... - сказал Митрей, принимая клочок трухлявой бумажонки. - А та, другая?

- И другая тута, вот она... - отвечал Гришак. - Сергунька - камисар составлял, ловко все обозначил... Вот, дескать, у гражданина деревни Чернышева Митрея Гарасимыча Кораблева не хватает муки для собственного прокормления и для скотины, итого всего двадцать восемь пудов... А вот и печать нашего бедного комитету...

- Ладно. Так будет гоже... - сказал Митрей. - Завтра поутру собирайтесь у моей житницы, всем и отпущу, как записано...

Голота начала кланяться и благодарить. И Гришак опять заголосил на всю избу:

- Батюшка, Митрей Гарасимыч, а мы хотим уважить тебя, потому так удовлетворил ты нас, так удовлетворил, что и слов нету... Будь у нас предзаседателем бедного комитету... - в пояс поклонился он.

Митрей сделал вид, что удивился и сконфузился, хотя всю эту механику по его же наущению подстроил сын его Стенька.

- Нет, нет, ребята, спасибо за уважение, только мне никак невступно... - отвечал он. - У меня у самого делов полон рот. Вот разве сына возьмете. Он к тому же и хорошо грамотный...

- Так что... И больно гоже... - заговорила голота. - Просим Степана Митрича.

- Спасибо, земляки... Так уж и быть, послужу, делать нечего... - небрежно говорил Стенька, высокий, в отца, парень с красивым, но прыщеватым лицом и завинченными усиками. - Ладно, уж постараемся...

Митрей поднес бедному комитету по стаканчику самогона - Стенька ловко приспособился варить его в бане, и мужики наразрыв расхватывали все и хорошие деньги платили, особенно который с нюхательным табаком. И голота, бестолково и благодарно галдя, довольная, толкаясь в дверях, вышла из избы.

- А словно бы, сватушка, ты и не дело затеял, а? - играя пальцами по столу, степенно проговорил Прокофий. - За такие дела потом и напреть может...

- Э-э, полно, родимый! Нынче кто смел, тот и съел... - махнул рукой Митрей.

- Так-то оно так, а все опаску иметь не мешает... Охота тебе, самостоятельному хозяину, со всяким дерьмом возжаться...

- Какая там охота... Не охота, а неволя... - отвечал Митрей. - Нужно себя от советских огарантировать, потому никакого покою стервецы не дают. Так и рвут, как волки голодные... А расчет у меня простой: ну выдам я голоте этой самой пудов двадцать муки взаймы без отдачи.

Положим по нонешним ценам за это шесть тыщ, ну, пущай даже и все десять монетов, так?

- Ну?

- А они мне вот за это гумагу выдали, что больше хлеба у меня нету... Так?

- Ну?

- А я эти самые остатки свои - их у меня пудиков с сотенку, Господь даст, набежит... - уже спокойным манером в город баржуазам этим самым отвезу. Христом Богом молят: что хошь возьми, только привези! И возьму я с них по четыре сотенки за пудик, скажем, без обиды. Это что выйдет, Степан?

- Ну, что выйдет... Сорок тысяч выйдет... - нехотя отозвался тот, недовольный, что отец все выбалтывает, хотя бы и свату.

- Как видишь, сват, дельце кругленькое... - с удовлетворением проговорил Митрей. - А ежели выждать еще маненько, так цена и еще подымется, потому голод в городе - ужасти подобно! Покойников зарывать не поспевают... А в особенности ребятишки эти - так сотнями и валятся, что мухи по осени... А мужику теперь барыш...