Распутин

В большом загаженном классе станичной школы, украшенном по стенам дешевыми картинами из священной истории, из жизни зверей, из русской старины, среди беспорядочно нагроможденных парт, в растерзанных шинелях, в грязных, безобразных папахах, немытые, нечесаные, волосатые, сидят, лежат и слоняются без дела человек десять-двенадцать красноармейцев - один из бесчисленных обломков когда-то грозной Кавказской армии, а теперь один из отрядов Красной армии, армии III Интернационала. В классе крепко накурено махоркой. За темными окнами слышно взвизгивание бурана.

- Вот так стужа, черт ее в душу возьми! - входя в комнату и отряхивая налипший на одежду и на сапоги снег, проговорил один красноармеец, высокий, ражий детина с рыжими, слегка косящими глазами. - Чисто под Эрзерумом! В десяти шагах ничего не видать...

- Раки у казаков раздобыть бы... - отозвался один из лежащих, Петров, белобрысый солдатишка с гнилыми зубами, тот самый, которого поймали раз солдаты около ослихи. - С холодку-то оно в охотку...

- Не дают, дьяволы... - сказал косой.

- А важно бы кишочки прополоскать... - сказал третий, невысокий разбитной парнишка с отчаянным революционным чубом. - Сем я попытаю!

- Вот молодчага!.. - похвалил его косой. - С этим нигде не пропадешь...

- Идем, ребята! - воскликнул разбитной парень, опоясывая пулеметную ленту и взяв винтовку. - Будто вроде как обыск изделать... Пошарим того, сего... Да захвати винтовки-то, черти!..

Трое солдат быстро собрались и, сопровождаемые шутками товарищей, ушли.

Поближе к гудевшей железной печке собралась небольшая, группа красных. Один из них, тяжелый, с серым тупым лицом и большой бородавкой у носа, тяжело и бесцветно, точно заученный урок, рассказывал товарищам, как будет устроена жизнь людей по новому праву.

- Перво-наперво всех этих господ, купцов, дворянов, попов к чертовой матери... - говорил он. - Чтобы никаких различнее этих не было - чтобы ни рабочего там человека, ни мужика, ни мещанина, а чтобы все равные были, чтобы все были просто граждане...

Ярко-рыжий простоватый парень-орловец Мишутка, с хорошими - хороший, с прохвостами - прохвост, словом, один из миллионов, радостно осклабился:

- Потомственные почетные граждане... Гы-гы-гы... - заржал он и, тыкая себя пальцем в грудь, с достоинством продолжал: - Потомствен-най почетнай гражданин Михаила Петров Шершаков... А можат, лутче сразу в полковники? А? Полковник Шершаков! - строго крикнул он и почтительно ответил себе: - Чего изволите, ваше превосходительство? Здорово!.. Гы-гы-гы...

- Эка дубина! - разозлился агитатор с бородавкой. - А потом соберется, - продолжал он так же серо и нудно, - евтот самый вышняй совет народнай, выше которого ничего уж и не бывает, и начнет все промежду народа делить: земли это, фабрики, заводы, дома, бриллианты, деньги, шубы хорошие, все, чтобы у всех было поровну...

- А по сколько же деньгами-то достанется? - серьезно заинтересовался Мишутка.

- По скольку... - замялся немножко рассказчик и вдруг вспомнил, что, бывает, люди выигрывают там как-то по двести тысяч. Цифра показалась ему внушительной, и он солидно сказал: - По скольку... По двести тысяч на кажняго...

- Батюшки, вот лафа-то!.. И не сосчитаешь, пожалуй, запутаешься, глаза лопни! - проговорил Мишутка радостно. - И вот огребу я это денежки, сяду это я, полковник Шершаков, в антамабиль этот самый и фрррр... поехали к девочкам... Приехал, встречают это тебя со всем нашим удовольствием, под руки ровно вот анхирея ведут, милости просим и - на бархатное кресло... Нда, загвоздка, мать чястная...

- Таких дураков поискать еще... - досадливо проговорил солдат с бородавкой. - Какие же, леший болотный, тебе полковники, когда тебе говорят, что все равные будут? Для чего же тогда комунизм этот самый? Тебе говорят: равенство, а ты, свиное рыло, в золотопогонники лезешь... Ишь, сопливый чертенок, какой тоже выискался: полковник!

- А чем я хужа других? - обиделся Мишутка. - Кто у нас полковым комиссаром-то? Янкель, жиденок, дерьмо собачье, раньше у нас в Богодаре порошки в аптеке развешивал... А что касаемо равенства, так, по-моему, брехня все это, и больше ничего. Как ты всех сравняешь? Я, бывало, хошь целый день на гармошке проиграю, а старик мой и на свет не глядит, все в работе. Так мужики и зовут его двужильным: двужильнаи да двужильнаи, другой и прозвищи нету. А погляди-ка, как живет-то! - с гордостью прибавил он. - Все за версту шапку снимают: Петру Иванычу сорок с кисточкой! А Гришке Склянину - шабер есть у нас такой, Гришка Склянин, - так тому хошь и трава не расти. Всех не сравняешь... Колосья в поле, и те равные не бывают...

- А как взогреем вот вас со Скляниным разок-другой шонполами, так и вы за работу возьметесь... - отвечал солдат с бородавкой. - Это дурака-то при старом режиме можно было валять, а теперь, брат, дудки! Все трудись, а то и жрать не получишь...