Распутин

- А по-моему, пустые слова все это, антимония одна... - лениво отозвался валявшийся на полу на разостланной шинели Егоров, матрос-черноморец, упитанный и неопрятный, наглец и в то же время трус. - Ни в жисть этого не будет... Так только, по губам мажут...

- Так по кой же черт ты тогда в красные-то записался? - злобно проговорил солдат с бородавкой, недовольный, что его все сбивают.

- Надоело в хомуте ходить, вот и записался... - сказал Егоров. - Вот, по-моему, пограбить маленько, потешиться всласть над всеми этими белоручками, так, чтобы взвыли, попить, погулять, а потом вовремя с капитальцем убраться, это вот дело... А енто чепуха все одна... Работать... Я досыта наработался и при старом режиме, а теперь пущай работают другие, а я погуляю...

- Вот это так! - хлестко сплюнув в сторону, сказал черноволосый и рябой, с бойкими цыганскими глазами. - А то разводят... Вам бы в попы идти...

- Гы-гы-гы... - загоготал Мишутка. - Миром Господу помолимся... Гы-гы-гы...

- А, дурак... - пробурчал Егоров.

- И опять же насчет женского полу... - дубовато продолжал агитатор. - И тут надо так наладить, чтобы никто в обиде не был, чтобы всем хватало...

- Это вот дело... - сказал Егоров. - Ну я больше емназистками антиресуюсь - уж такие-то штучки есть, м-м!..

- Это первое дело... - сплюнул на пол гнилозубый Петров. - Себе каких почище отберем, а барам то, что останется...

- Тебе твоя ослиха уж обеспечена... - блеснул белыми зубами черноволосый.

Вдруг за стеной глухо стукнули два выстрела, послышались крики надсадные и злые...

- Товарищи, на подмогу!.. - крикнул один из красных, отворяя дверь. - Казаки артачатся...

- Что такое? - спросил строго, приподымаясь, Егоров.

- Да как жа! Не дают, сволоча, и пограбить! - засмеялся тот. - А мы вина нашли, сала...

- А ты прикладом в зубы... - строго сказал Егоров.

- А он за шашку...

- За шашку? - еще строже сказал Егоров. - Сопротивление совецкой власти? Пог-годи...

И схватив винтовку, он выбежал на улицу. Шум там еще более усилился.

- Завели опять... - пробормотал смуглый, с ласковыми карими глазами и желтыми, точно соломенными, усами Иван Пацагирка. - Что за народ!

Это был тот самый Пацагирка, который после самсоновской катастрофы в Восточной Пруссии решил, что он для этих делов не гожается. Всю войну потом отсидел он, порченый человек, в горах на брошенном хуторе толстовца. Но когда вспыхнула революция, он победил свое отвращение к крови, оружию, убийству и сам пошел в революционную армию, чтобы защищать правое народное дело.

- А что, спускать всякой сволочи? - сказал чернявый.

- А почему же он сволочь? - отвечал тихо Пацагирка. - Ты и сам мужик. Пондравится тебе, если всякий сукин сын к тебе в сусек лазить будет? Эхма, дураки, дураки!

- Казаки-то, они, черти, сытые... - сказал так, ни к чему, рыжий Мишутка.

- А тебе всех по миру, что ли, пустить охота? - сказал спокойно и печально Пацагирка. - Какое же это рабоче-крестьянское правительство называется, ежели оно такое похабство над народом допущает? На словах одно, а на деле другое...

- Ну смотри, за эти слова тоже не очень похвалят... - значительно сказал рябой, подбрасывая в печку дров.

- Слепой ты, и нечего толковать с тобой... - отвечал тот. - Ну только одно помните: быть бычку на веревочке...

- Какому такому бычку? - вдруг ощетинился чернявый. - Это мне, что ли? Сам, брат, не попади прежде меня на веревочку! Ишь, какие слова тожа выражает...

- Всем нам, вот кому... - сказал тихий Пацагирка. - Это разбой, душегубство, а не правильная жизнь... Нешто так в книжках-то они писали?

- В книжках... - протянул тот. - Много ты понимаешь тожа!.. Дверь с шумом вдруг распахнулась, и в комнату ввалилось несколько красных. Один тащил бочонок вина, другой кусок сала, третий яйца в лукошке... У одного была в руках отнятая казачья шашка...

- Вот вам и добыча! - весело проговорил ражий детина. - Гуляй, ребята... Ну, вы... Вставай, подымайся, рабочий народ... - обратился он к лежавшим.

- Подваливай!

- Чего - подваливай? - недовольно возразил Егоров. - Кому нужно, тот пусть сам сходит...

- Вот тебе и комуна! - заржал паренек с отчаянным чубом. - А сказано: все вместях...

- Жрать вместе, так и добывать вместе... - сказал Егоров. - Он будет тут в тепле барином лежать, а я лайся для него с этими бородачами...

- Ну, ну, ну... - примирительно проговорил ражий. - Всем хватит, а не хватит, еще принесем... На-ка вот, залей сердце-то... - протянул он Егорову стакан раки.

Тот разом хватил стакан.

- Ф-фу! Пошла душа в рай, хвостиком завиляла! - с удовольствием проговорил он. - Вот так рака! Огонь... Ну-ка, дай сало-то сюда...

- Не сало, а чистый сахар... - сказал парень с чубом.

- А мне чтоб куренка под соусом... - важно сказал рыжий Мишутка. - Потому сало еда мужицкая, от ее может несварение в желудке изделаться... Гы-гы-гы...

В жаркой, душной, до мути накуренной комнате слышалось довольное смачное чавканье, грубоватые шутки, смех...

- А на улице крутит, мать честная! - проговорил ражий. - Зги не видно... Ну-ка, еще стаканчик, с победой...