Распутин

Он обратился к идеологам новой жизни. Всегда тепло и проникновенно любивший удивительнейшую, трогательнейшую притчу о мытаре и фарисее, он не нуждался в том, чтобы в этом обращении смирять свою гордость. Скептик, он широко признавал за всеми право на заблуждение. И прежде всего он наткнулся там на очень шумную и очень пьяную компанию каких-то молодых новых писателей, писателей-хулиганов. Один из этих грязных мальчишек в стихах своих выражал желание мочиться на луну, другой писал стихи на тему, что вот «все говорят, что я мерзавец», третий в пьяном виде грязно скандалил по ресторанам. Это был настолько явный и настолько грязный мусор, что задерживаться тут было решительно не на чем. И было немало людей с почтенными раньше именами, которые за деньги служили московским владыкам. И он пошел поговорить к Максиму Горькому, который вел линию большевиков и только что приехал из России. Он встретился с знаменитым писателем у подъезда и едва не ахнул вслух: пред ним стоял старик с лицом человека, которого только что сняли с дыбы. Это страшное лицо было до такой степени красноречиво, что он не зашел к нему и, потупившись, прошел дальше: было ясно все и без слов...

И случайно жизнь показала ему и закулисную сторону страшной трагедии российской. Один из богатых издателей назначил ему как-то свидание для деловых переговоров в одном дорогом кафе. Поджидая его, Евгений Иванович сидел там за газетами, очень стесненный своим скромным костюмом беженца. И вдруг к кафе подъехал великолепный автомобиль и из него вышла молодая и очень красивая дама в драгоценных мехах, в бриллиантах и солидный, уверенный в себе человек, прекрасно одетый, с желтым портфелем под мышкой. Он сказал что-то почтительному шоферу, и тот, осадив машину, приготовился ждать. Посетители вошли в кафе и заняли столик у окна рядом с Евгением Ивановичем. Говорили они по-русски. И сразу, как только они сели, молодая женщина удивленно и пристально посмотрела на Евгения Ивановича, как бы не веря своим глазам, а потом стала шептаться что-то с мужем. И он оглянулся на Евгения Ивановича... Наконец красавица поднялась и подошла к нему.

- Простите, что беспокою вас... - смущенно улыбнулась она. - Вы Евгений Иванович Громов, редактор «Окшинского голоса»?

- Да. К вашим услугам... - приподнялся Евгений Иванович.

- Ах, как я рада встретить земляка! - сказала она. - Разрешите присесть около вас на минутку...

- Сделайте одолжение... - подвинул ей стул Евгений Иванович. - Но я не помню, чтобы я встречал вас в Окшинске...

- Вы меня не встречали, а я вас встречала... - улыбнулась она. - Там я жила очень скромно, и меня никто не знал... Но вас я знаю... И мне хочется узнать от вас... может быть, вы тут, в эмиграции, встречали наших окшинцев?..

- Нет, никого решительно не встречал...

- И Ваню Гвоздева, офицера, не встречали? - понизила она голос.

- Встречал на Кубани еще, у Деникина, но с тех пор потерял его из вида...

- И не знаете даже, спасся ли он?

- Ничего не знаю...

Она печально опустила голову.

- А вы из Окшинска вести имеете? - спросил Евгений Иванович. - О моей семье ничего не слыхали?

- Нет, о ваших ничего не знаю, а вообще живется всем тяжело... Коммуна... - с печальной улыбкой вздохнула она и прибавила: - Может быть, вы разрешите мне представить вам моего мужа? Я так рада, так рада встретиться с земляком!.. Яков Григорьевич, иди-ка сюда...

Яков Григорьевич, ловкий ярославец, теперь один из важных представителей торговой миссии РСФСР, очень вежливо приветствовал Евгения Ивановича и на невероятном немецком языке приказал кельнеру перенести с его столика все на столик Евгения Ивановича. Евгений Иванович чрезвычайно заинтересовался новым знакомым.

- Ну скажите, как же идут у вас дела? - спросил он.

- То есть какие именно? - засмеялся Яков Григорьевич. - Мои личные или советские?

- О ваших личных, кажется, и спрашивать излишне... - улыбнулся Евгений Иванович.

- А раз у меня слава Богу, то и там ничего, все идет помаленьку... - улыбаясь всеми своими белыми зубами, сказал Яков Григорьевич.

- Нет, серьезно?..

- Да я, ей-Богу, серьезно!.. Только спрашивайте поточнее, что вы хотите знать, я отвечу вам, как могу... Как дела? Какие? Коммунистические? Так о них ни один серьезный человек там давно уж и не говорит. А дела настоящие, серьезные? Начинаем помаленечку воскресать... Много еше шалых людей у власти осталось, таких, знаете, неизлечимых, а то бы мы быстро на ноги стали... Помилуйте, такие богатства!.. Да дай их немцам, они бы золота девать куда не знали...

- Значит, все идет потихоньку назад?

- Ну, зачем назад? - сказал Яков Григорьевич. - Назади тоже сласти особой не было. И я думаю, кое-что из нового все же останется. Ну, только с дурачествами-то этими всякими кончаем... А назад зачем? Я думаю, и вы назад не захотели бы?

- Да разве это так уж зависит от наших желаний? - пожал плечами Евгений Иванович.