Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Илиодор отказался от веры и сана, вновь став Сергеем Труфановым[13]

. Он покинул Флорищеву пустынь и отправился на казацкий хутор Большой на Дон (примерно сто миль к северо-востоку от Ростова-на-Дону). Там он построил себе дом рядом с родительским и назвал его Новой Галилеей. Он женился и пытался остепениться, но про врагов своих не забыл. В его душе кипел гнев. Его обманули – по крайней мере, так ему казалось. И он месяцами вынашивал план мести. Считая себя современным Емельяном Пугачевым, непокорным казаком, который во времена Екатерины Великой поднял в России самое масштабное восстание, он решил начать революционное движение, которое должно было потрясти страну до основания. Илиодор приобрел 120 бомб и для начала решил убить шестьдесят губернаторов и сорок епископов по всей стране. Теракты должны были начаться 6 октября 1913 года – в день тезоименитства царя. Сто человек, одетых священниками, должны были взорвать бомбы, как только официальные лица выйдут с церковной службы по торжественному поводу. Террор стал бы началом революции во всей России. Но полиция раскрыла заговор – Илиодора предал один из его сторонников. Он был арестован и оставлен на своем хуторе в ожидании приговора. И тут, как он писал позднее, к нему обратилась женщина по имени Хиония Гусева. Она пришла к Илиодору, чтобы помочь ему отомстить тому, кто повинен во всех его несчастьях: Григорию Распутину³⁶

.

29. Quousque tandem abutere patientia nostra? (Доколе же будешь злоупотреблять нашим терпением?)

3 января 1912 года (в тот же день, когда Гермоген был исключен из Синода) Михаил Новоселов, издатель книжной серии «Религиозно-философская библиотека», приехал в типографию издательства Снегирева в Москве и привез с собой гранки брошюры «Григорий Распутин и мистическое распутство». Он заказал напечатать 1200 экземпляров с двумя портретами и уехал. Оригинал рукописи Новоселов надежно спрятал в своей московской квартире. Как явствует из названия, брошюра была направлена против Распутина. Она включала в себя ряд ранее опубликованных статей с комментариями, письма от анонимного сибирского священника (возможно, епископа Антония (Каржавина) и анонимную «Исповедь Н.» Хионии Берладской. В брошюре содержались обычные обвинения: что Распутин – хлыст, сексуальный маньяк, пленник «бесовской прелести», чудовище, избивающее собственную жену и других женщин в своем доме в Покровском. Правды в этой брошюре почти не было: Владимир Бонч-Бруевич довольно точно охарактеризовал ее как собрание лжи и чрезвычайных преувеличений¹

.

Охранка вскоре узнала о брошюре (в Москве многие говорили о ней). Было приказано найти рукопись и уничтожить все копии, прежде чем она будет опубликована. Рано утром 16 января после получения тайного приказа московская полиция отправилась по городским типографиям. Гранки были обнаружены в типографии Снегирева и конфискованы. Напечатать весь тираж не удалось. Все экземпляры были доставлены в полицейское управление и уничтожены. Был рассыпан даже набор. Георгия Снегирева вместе с Новоселовым вызвали на допрос. Полиция хотела знать, что стало с оригинальными документами и имеются ли другие копии. Новоселов отвечать отказался. В конце концов полиции так и не удалось обнаружить его копию рукописи². Слухи о конфискации быстро распространились по городу. Более всех расстроена этим была Элла. Она прочла рукопись Новоселова и надеялась, что публикация заставит удалить Распутина от двора. Она посоветовала Новоселову сделать копию материалов, направить их министру внутренних дел Макарову и потребовать объяснений действиям полиции, поскольку подавлять свободу слова, если дело не касается императора или государственного порядка, непозволительно.