Распутин. Вера, власть и закат Романовых

Хотя в жизни Распутина появлялись и исчезали многие женщины, со временем вокруг него сформировалась небольшая группа, которых стали называть его «крошками». Они заботились о нем, о его петербургском жилье, давали ему деньги, дарили подарки, с фанатической преданностью записывали его изречения и советы. Они собирали его объедки и грязное белье⁵. Одна из этих женщин рассказала Комиссии, что все они были женщинами нервическими, страдающими, внутренне опустошенными. Они искали духовного утешения, которого не могли им дать представители официальной Церкви. Распутин стал их утешителем. Время, проведенное с ним, наполняло их новой силой, вселяло в них надежду и даже радость. Он умел облегчать страдания других. Всего несколькими словами он мог облегчить боль, а то и устранить ее вовсе. Женщины твердо верили в его святость, относились к нему с мистическим обожанием, изливали ему душу – и зачастую вверяли и свое тело тоже.

Вот как писала Распутину одна замужняя поклонница:

«Дорогой Григорий Ефимович!

Я чувствую, так больно чувствую, что недостойна твоих святых слов утешения и радости. Так бесконечно обрадовалась я твоему письму…

Ты отыскал меня, заблудшую овечку, я никуда не могу пойти, если ты не поведешь меня, не подготовишь мою душу для Христа. Я такая слабая, не укрепившаяся! И чем дальше, тем больше убеждаюсь, что нет другой истинной радости, кроме духовной жизни во Христе. Минуты, проведенные в беседе с тобою, я не могу забыть, если даже Господу Богу угодно будет отнять их у меня за мои грехи. Ведь я не достойна их! Прости меня, Григорий Ефимович. Я ужасно страдаю и мне жутко здесь среди [слово не разборчиво], потому что я не нашла еще истинного света.

Твоя бесконечно грешная и недостойная сестра Александра»⁶.

Владимир Джунковский приписывал феномен Распутина именно таким женщинам: «Если бы в обществе было поменьше истеричных и неудовлетворенных женщин, ищущих особых ощущений […], то распутинцы не могли бы иметь влияния»⁷. Он не стал говорить о том, что если петербургские женщины вынуждены покидать дом в поисках «особых ощущений», то в этом есть вина их мужей. В разговоре с Шульгиным депутат Думы объяснял привлекательность Распутина естественной реакцией светских женщин, ищущих ощущений, которых их «серые» мужья не могут им дать. И они ищут себе любовников, но любовники относятся к тому же социальному классу, что и мужья, и так же не удовлетворяют их. И тогда они обращаются к мужчинам из других социальных классов. Они начинают презирать классовые условности, врожденные предрассудки и даже требования «эстетики и чистоплотности». В конце концов они приходят к Распутину. «Разумеется, к этому времени они уже глубоко развращены, пройдя длинный путь великосветской проституции»

⁸.

Шульгин называл этот процесс «хороводом “мятежных душ”, не удовлетворенных жизнью и любовью. В поисках за “ключами счастья” одни из них ударяются в мистицизм, другие в разврат… Некоторые и в то и в другое…»⁹. Не было более потерянной души, чем Ольга Лохтина. Страдающая психическим заболеванием женщина подчинялась любому насилию со стороны Распутина. Его беспокоило полное ее самоуничижение, но он не представлял, как с этим справиться. Ее безумное поклонение раздражало Распутина. Она опускалась перед ним на колени, снимала с него сапоги, целуя каждый, прежде чем поставить их на пол возле его кресла. Она украла ложку и пальто Распутина и каждый день молилась перед ними, как перед священными реликвиями. Говорили, что Распутин бил ее сапогами и всем, что попадется под руку, а она просила прощения за свое странное поведение. Распутин считал, что одержимость Лохтиной – это не болезнь, а происки дьявола, которого ему не удавалось изгнать¹⁰

. Друг Распутина, журналист Филиппов, рассказал Комиссии о том, как однажды он приехал к нему на квартиру и увидел, как он избивает в спальне Лохтину. Она хватала его за плечи и кричала: «Ты – Бог!», а он орал ей: «Сука!» Филиппов закричал и оттащил Распутина от женщины. «Она не оставит меня в покое, сука! – сказал Распутин. – Доведет до греха!» Лохтина же продолжала кричать: «Я твоя овца, а ты Христос!»¹¹ Матрена не скрывала, что у ее отца был тяжелый нрав, и порой он становился раздражительным и грубым¹².