Расшифрованный Сервантес. Необыкновенная жизнь автора «Дон Кихота»

Резкая перемена литературного направления требовала от Мигеля расширения его знаний по театральной классике, а также по работам его других предшественников и современников. Параллельно с этими усилиями он должен был расширить и углубить свои, в том числе личные, связи с действовавшими театральными труппами, их директорами и авторами пьес, о которых он оставил свои многочисленные описания в целом ряде своих последующих произведений. В их числе можно упомянуть «Беседу двух собак», «Дон Кихота», «Лиценциат Видриера», «Путешествие на Парнас» и пролог к «Восьми пьесам».

При этом Сервантес должен был также внимательно следить за той расширявшейся эволюцией, которую переживал современный ему испанский театр как в его постепенной чисто физической метаморфозе в качестве зрительного пространства со всеми его усложнявшимися различными атрибутами, так и в самом характере сочинения пьес с учетом сюжетных тем, числа и типов действующих персонажей, выбора исторической эпохи, времени и продолжительности действия, а также в целом ряде других аспектов. Для того чтобы быть принятым в качестве автора в мир театра, Сервантес в дополнение ко всему этому должен был заручиться помощью таких его профессионалов, которые бы смогли помочь ему получить доступ к дворовым театрам Мадрида. В ту пору каждый город, где имелся театр, пока еще жил своей закрытой внутренней театральной жизнью без связи или взаимодействия с другими. По этим причинам начинающий автор был обречен на поиск таких профессионалов и театров там, где он жил и творил.

В случае Сервантеса явилось два таких посредника. Первым из них был упоминавшийся ранее Алонсо Хетино де Гусман – тот добрый друг его семьи, который был танцовщиком в труппе Лопе де Руэда, а затем устроителем праздничных украшений в Мадриде, опубликовавшим первые стихи Мигеля в честь рождения инфанты, и помогавший его матери в сборе средств на выкуп нашего героя из плена. Именно этот замечательный человек сыграл важную роль в открытии первого постоянного театра в испанской столице под названием Корраль де ла Крус, и он же помог Сервантесу войти в двери театральных профессионалов для обеспечения постановок его пьес. Вторым посредником стал еще один многолетний друг семьи Сервантесов по имени Томас Гутьеррес, который был профессиональным актером, впоследствии очень близко подружившимся с самим Мигелем.

Новый драматург оказался довольно плодовитым автором и написал несколько десятков пьес, большая часть которых до нас не дошла. Качество театральных произведений Сервантеса оценивается по-разному хотя те из них, которые сохранились, не всегда могут рассматриваться написанными им оригиналами, поскольку они могли быть в немалой степени, как это в ту эпоху обыкновенно происходило, «исправлены» или «улучшены» их постановщиками. Тем не менее и сам автор, и его последующие критики отмечали определенные новшества и достоинства, которые затем были использованы другими драматургами. Так устами одного из персонажей в «Путешествии на Парнас» и в «Приложении к Путешествию на Парнас» в ответ на вопрос к автору о его любви к театру и сочинению пьес ответ был следующим: пьес я «написал много и, если бы они были не моими, то мне бы представлялись заслуживающими похвал, как это было в случае с «Алжирским пленником», «Осадой Нумансии», «Великой султаншей», «Морским сражением», «Иерусалимом», «Амарантом, или Майским цветком», «Влюбленным лесом», «Единственной», «Странной Арсиной» и многими другими, которых я не помню. Однако та, что я ценю больше всего, и которая была и остается для меня особенно дорогой, называется «Смущенная особа», и ее можно спокойно выделить как хорошую среди лучших из многочисленных показанных пьес плаща и кинжала».

Оценивая свой собственный вклад в искусство создания пьес в прологе к «Восьми пьесам», Сервантес высказывается об этом так: «Я здесь говорю правду, и на этот счет мне не нужно возражать, хотя в этом я несколько выхожу за рамки скромности: театры Мадрида видели постановки сочиненного мною «Алжирского пленника», а также «Осаду Нумансии» и «Морское сражение», в которых я дерзнул сократить действие пьес от пяти до трех дней; я показал или, лучше сказать, стал первым, кто раскрыл в пьесах сокрытые в душе образы и мысли, выведя их нравственные фигуры на театральную сцену под общие и восторженные аплодисменты зрителей; в то время я написал двадцать или тридцать пьес, и все они были приняты без того, чтобы в них бросали жертвенные огурцы или другие метательные снаряды; они прошли свой путь без освистывания, криков или беспорядков».