Рассказчица

Сзади прозвенел женский крик. Я услышала сердитые возгласы охранника, который через мгновение нагнал меня, толчком сбил с ног и навалился сверху всем своим весом. Он схватил меня за шиворот, поднял на ноги и швырнул в барак. Я растянулась на бетонном полу вниз лицом.

Дверь захлопнулась. Я заставила себя встать на колени и тут обнаружила, что кто-то протягивает мне руку.

– О чем ты думала? – сказала какая-то девушка. – Ты погибла бы, Минка!

Я прищурилась. Сперва ничего было не разглядеть из-за тусклого света, кроме обритой головы и синяков на лице. А потом я узнала Дарью.

И так я снова стала человеком.

Дарья провела здесь уже два дня и знала распорядок. Aufseherin – главная надзирательница – отвечала за женские бараки. Она отчитывалась перед Schutzhaftlagerführer – мужчиной, начальником женского лагеря. В первый день Дарья видела, как он забил до смерти заключенную, которая пошатнулась и вышла из строя во время переклички. В каждом бараке имелись Stubenältesten – старшие по комнатам и Blockältesten – старшие по баракам; это были заключенные евреи, которые отвечали за отдельные комнаты и целые бараки, иногда они вели себя хуже охранников-немцев. Старшей у нас была венгерка по имени Борбала, которая напоминала мне гигантского кальмара. Жила она в отдельной комнате барака; ее подбородок утопал в мясистой шее, а глаза блестели, как кусочки угля. Говорила она низким мужским голосом и в четыре часа утра поднимала нас зычным криком. Дарья посоветовала мне спать, не снимая башмаков, чтобы их не украли, и на ночь прятать миску под рубашкой по той же причине. Она объяснила мне устройство Bettenbau – солдатской постели, которую мы должны были воспроизводить из соломенной подстилки и тонких одеял. Разумеется, придать соломе аккуратный вид настоящего матраса было невозможно. Это постоянно давало Борбале повод учить нас на примере очередной избранной ею жертвы. Дарья посоветовала мне сбегать в сортир, потому что их было мало для сотен заключенных, а до поверки оставалось всего несколько минут. Опоздание было еще одним основанием для избиения. Говоря это, Дарья прикоснулась к голове, по ее виску фиолетовым пятном расползся синяк, формой напоминавший цветок. Урок дался ей нелегко.

На поверках нас пересчитывали, иногда часами. Мы стояли навытяжку перед Борбалой, а та выкрикивала наши номера. Если кто-то отсутствовал, перекличка прекращалась, пока недостающую узницу не находили – обычно обессилевшей от болезни или мертвой где-нибудь в бараке. Больную ставили в строй, и перекличка начиналась заново. Нас заставляли заниматься «спортом» – бегать на месте часами, после чего мы в изнеможении падали на землю, а Борбала приказывала нам прыгать по-лягушачьи. Только после этого нас кормили – давали кружку темной воды, которая сходила тут за кофе, и краюху черного хлеба.

– Оставь половину, – посоветовала мне в первый же день Дарья.

И я подумала: она шутит, но нет. Это была единственная твердая пища, какую нам давали. На обед мы получали порцию водянистого супа с гнилыми овощами и бульон из тухлого мяса – на ужин.

– Спать лучше ложиться не на пустой желудок, – заверила меня Дарья.

Иногда мы занимались гимнастикой, хотя из-за скудного питания сил на это у нас не хватало. Иногда разучивали немецкие песни и фразы, включая основные команды.

И все это происходило под сенью того низкого длинного здания, которое я увидела, только сойдя с поезда; его трубы дымили день и ночь. От тех, кто пробыл в карантине дольше нас, мы узнали, что это – крематорий. Его построили евреи. И единственный выход из этой адской дыры – в виде пепла сквозь его топки.

Через пять дней после моего прибытия по окончании утренней переклички Борбала приказала нам всем раздеться догола. Мы построились в шеренгу во дворе, а мужчина в белом халате, которого я помнила со дня приезда в лагерь, важно прошествовал мимо нас. Его сопровождал эсэсовский офицер с дрожащей рукой. Теперь мне было известно, что это начальник лагеря – Schutzhaftlagerführer. Я подумала, вспомнит ли он мою попытку заговорить по-немецки. Но он даже не задержался на мне взглядом. Еще бы, как он мог узнать меня? Я была всего лишь еще одной костлявой бритой арестанткой. Лучше помалкивать и не высовываться, тем более в присутствии эсэсовца. Если мы подведем Борбалу, то позже расплатимся за это.

Мужчина в белом халате отобрал восемь девушек, которых немедленно вывели из барака и отправили в блок 10, где находилась медицинская часть. Все, у кого обнаружились какие-нибудь расчесы, царапины, порезы, ожоги или мозоли с пузырями, тоже были отбракованы. Глаза мужчины скользнули по Дарье и остановились на моем лице. Я ощутила его взгляд у себя на лбу, на подбородке, на груди. Зубы у меня застучали, несмотря на жару.

Он отвел от меня глаза, и я услышала, как Дарья шумно выдохнула через ноздри.