Рассказики

«Да нет, денег у нас мало, мы проехали почти всю дорогу до Андалусии автостопом. Ну и ладно, если нельзя скидку, то ничего страшного, мы просто поедем дальше, и все…» (моя трусливая попытка выбраться из непонятного).

«Нет, вы обязательно должны пройти эту практику! Мы очень хотим видеть вас здесь! Но, понимаешь, учителю обязательно надо что-то отдавать, ведь это нехорошо, вы хотите взять, ничего не оставляя взамен. Тибетцы всегда несли подношения своим учителям! Они очень бедные, гораздо беднее вас, им иногда совсем нечего есть, но приходя к своему ламе, тибетец обязательно кладет что-то в чашу для подношений, хотя бы горсточку риса…»

«Но никто и никогда не говорил тибетцам сколько грамм риса они должны сдать в месяц за благословение… Да, все понятно, Жужа, спасибо, я думаю что меня это не интересует, я спрошу Машу, что она думает на эту тему, но мне лично ничего не надо!» Я чувствую нарастание гневного онемения, которое может выплеснуться в безобразную сцену, и мне хочется побыстрей уйти, я пытаюсь это сделать, но Жужа вскакивает:

«Нет, ты должен пройти Пхову! Это очень важно, поверь мне! Каждый пришедший вкусить Дхармы не уйдет с пустыми руками! Но мы Сангха[4], мы одно целое! Вы получите то, зачем приехали, но должны что-нибудь дать Сангхе и учителю… You should pay for your enlightenment!

(за просветление надо платить)»

От последней фразы меня встряхивает.

"Нет, спасибо, лично я - как-нибудь без просветления. Больно оно у вас - дешевое!"

“Ah, you think we are commercial? Yes, we are that commercial, that we want all of you to attend Phova to learn the art of dying, to get enlightened, yes, that kind of merchants we are![5] И я была точно такой же как вы, я приехала первый раз на Пхову, это тоже дорого для нас, венгров, и я искала всякие лазейки, поэтому я понимаю вас, и я знаю что ты будешь на Пхове! Запомни мои слова! Я знаю, что ты будешь там!»

Бедная Жужа, она так и не поняла, в чем дело. А я ухожу очень злой.

... в общем, я объясняю Маше все это, она огорчается, но потом Вика находит немецкую подругу, готовую добавить полтинник, я иду опять к Жуже, подчеркнуто заявляю, что я только переводчик, меня тут вообще нет, такая ходячая человек-функция, и отдаю деньги (“А как насчет тебя?” -

 “Нет, спасибо” - “But do not forget my words… ”[6])

* * *

Ну вот и все, с делами покончено и можно расслабиться – мы решаем вместе с Викой и Кириллом поехать на море.

Спустившись к паркингу, мы слышим, как кто-то громко разговаривает по-русски, и, обернувшись, видим две фигурки, мужскую и женскую, пытающиеся протяжными перескоками с камня на камень срезать напрямую с холма. На обоих длинные узбекские халаты, подпоясанные кушаками.

«Эй, эй! У вас машина есть? Поехали на море купаться!»

Слаженными, одинаковыми прыжками они почти добрались до дороги, и оборачиваются на мой голос такими же одинаковыми головами. Вблизи девица (которой, несмотря на юную фигуру, явно за тридцатник) выглядит менее располагающей – тонко сжатые губы и московский холодок.

«Вообще-то неплохо вначале поздороваться, а с машиной мы уж разберемся»

«А, ну ладно, – привет!»

Ее спутник, сильно моложе, с клочком бородки на подбородке, взлохмаченными волосами и немного юношеской резкостью движений, маленький, худощавый, отрывистой скороговоркой спрашивает про нас, кто да откуда. Мы присаживаемся на два нагретых солнцем каменных валуна, друг напротив друга, и разговариваем. Маша и Женя. Маша из Москвы, и у нас находятся общие знакомые (напряженность пропадает), Женя же оказывается русским французом, живущим во Франции с трех лет и потому более французом, чем русским, конечно - но это никак не чувствуется по его русскому языку, совершенно правильному, да нет, скорей, неправильному, какой и должна быть нормальная речь. Вообще, он мне понравился. Понравилось наблюдать за ним и ловить волны взбалмошной энергии, устремленной в неинтересном мне направлении. Вот и сейчас, на море они не хотят.

Так что ни на какое море мы так и не попали, а вернулись знакомиться с остальными русскими – скучным американским Женей в бейсболке, младым Чеховым в ялтинской панамке (Слава, Париж) и румяным округлым Лешей (Мурманск – Лондон), забавно тараторящим, пыхтящим (Винни-Пух!) и причмокивающим, особенно рассказывая анекдоты.

А еще был Петька, скрипач из Барнаула, невысокий крепыш лет тридцати, шальной и говорящий на удивительном сибирском языке, быстром и неторопливом одновременно, когда часты раздумчивые паузы, но слова обрываются резко, с подпрыгивающей интонацией. Позже мы прожили с Петей неделю в одном доме, и он нам совсем понравился.

Итак, все в сборе. Пхова начнется завтра утром.

* * *