Рассказики

У буддистов Пхова считается практикой закрытой, и рассказывать о ней посторонним не разрешается - ну, и я не буду, а то нехорошо. Скажу лишь то, о чем и так можно прочитать в любой нидаловской книжке.

Во время смерти ты видишь различные картинки, цвета и т.д., и от твоего поведения, а также от накопленной во время жизни  кармы зависит куда ты попадешь, будешь ли всю жизнь гавкать собачкой, родишься ли в бедной стране, где живется плохо и тебя бомбят американцы, или попадешь в Чистую Страну (Дэвачен), где отсутствуют тревожные чувства и бытовые сложности, и можно спокойно медитировать и достичь полного просветления. Пхова дает возможность отрепетировать собственную смерть, проделать необходимые умственные действия (то есть произносить нужные мантры, воображать нужные картинки и направлять свое сознание среди разноцветных огней и пугающих или манящих картинок). От многократного их повторения возникает что-то вроде привычки, ты знаешь, что тебе надо делать, и, несмотря на ужас умирания, когда подойдет твое время, сможешь правильно повторить заученное, и, даже если тебе не удастся попасть в Дэвачен, хорошее перерождение в мягкой Европе или живой России тебе обеспечено. Вот так вот.

* * *

Первое утро Пховы: я просыпаюсь, Маша ушла, а я сижу один на нашем косогоре и думаю чем буду заниматься эти четыре дня. Казалось бы - вокруг прекрасные зовущие к прогулкам горы, недалеко море и пляж, а надоест можно и до Малаги доехать, город посмотреть - но почему-то мне тревожно. Как бы я ни садился, взгляд постоянно упирается в длинный тент, где происходит запретное для меня, он как назло виден отсюда так хорошо, что кажется средоточием пейзажа, и отвести глаза невозможно.

Когда я думаю о происходящем сейчас там, в четырехстах метрах от меня, мне мерещится странное: склоненные головы, остекленевшие взгляды разных людей, умников и глупцов, блондинов и черноволосых, южан и северян, слившихся сейчас в безликую массу, колышущуюся по указке злого дирижера, мерно поднимающуюся и опускающуюся в такт движениям сидящего на сцене зловещего паука в камуфляжных штанах, с седым бобриком и всегдашней улыбкой... Стоп. Что это я несу? И решаю что сегодня подходящий день сгонять в Малагу, посмотреть, что там, купить полюбившегося Дона Симона и вообще сменить картинку.

* * *

...Малага, скорее, разочаровала. Обычные для Испании красные многоэтажки, широкие улицы, забитые тараторящими в свои мобильники людьми и небольшой старинный центр, где, стоило присесть в тени единственного на каменной площади дерева, мне стали пытаться продать гашишу такие гнилостные личности, что я поднялся с испорченным настроением и ушел.

Но была здесь все же старая мавританская крепость на горе, куда я, обливаясь потом, залез и увидел море (красиво), и «всю Малагу» (ничего особенного), и старый собор, переделанный из мусульманской мечети, дворик которого, с узорчатыми беседками и плющевой тенью, выдавал магометанское происхождение;  святотатственно (по отношению сразу к двум религиям) посидеть там с пивом помешала мне стайка бойких монашек.

Спустившись в парк, я сажусь на скамейку у небольшого брызгучего фонтана, вокруг которого собирается оркестрик, мальчишки в белых рубашках, шляпах с лентами и лампасами, девочки в затейливых платьях, все они начинают играть андалусийскую музыку, по краям двое парней с бандареттами (проворные пальцы). Я потягиваю пиво, слушаю, нравится.

Устав от Малаги, я сажусь на автобус, доезжаю до поворота,  сажусь на ограждение и жду, дожидаюсь, и еду вверх в помятом немецком автобусе, с печкой, кухонькой и другими приспособлениями кочевой жизни. Водитель затянут в кожаные штаны, длинноволос, лицом ряб и на первый взгляд суров - до первой улыбки. Когда мы выходим, под одной из штанин у него обнаруживается ортопедический башмак, и он с трудом, хромая, поднимается в гору.

...как раз поспеваем к ужину.

* * *

Перед домом расставлены длинные столы, русские за одним из них, слышней и громогласней всех Женька-француз, и плещущий руками Леша. Талонов на питание у меня нет, но мне удается тихой сапой пробраться к раздаче и взять ужин без талона. Когда же я сажусь за столик, оказывается, что несколько человек проделали то же самое и заныкали талончики для меня. Особенно постарался Васисуалий, улыбающийся во все щекастое умильное личико и радостно поблескивающий очечками – волшебным образом невидимый взгляду раздатчиков, он уже совершил три захода к раздаче и потому совершенно доволен жизнью, здесь и сейчас, и тоже предлагает свой талон мне.