Рассказы

И это все?

Нет, Смотрящий Сквозь Время, мы с тобой забыли что-то очень важное. Окно! Большое, почти квадратное, с крестовиной рамы, вставленной современниками хмуро-рябого Сталина. Форточка полуоткрыта. Утренний воздух неспешно просачивается в кухню. Шум проснувшегося города. Можно подойти к окну, прижаться носом к не очень чистому стеклу. Оно всегда холодное. На ручке окна часто висит авоська: чтобы не искать ее по кухне, когда приходится быстро бежать в булочную или в молочный. Можно выпить гриба. С утра это бодрит. Граненый стакан лежит в сушилке на тарелках. Рука снимает его, ставит на подоконник рядом с желтой трехлитровой банкой. В ней спокойно плавает гриб. Он вызывает добрые чувства. Как и хомяк. Руки наклоняют банку над стаканом. Желтая струйка цедится сквозь марлю. Гриб тяжко колышется в банке. Ему тесно в ней. Но он не ропщет. Стакан полон. Рука кладет в него две чайные ложки сахарного песка, размешивает, подносит к губам. Один маленький глоток. И три больших. Приятно сводит скулы. Пощипывает в носу. Влага выступает на глазах. И сразу лучше видишь. Что видно из кухонного окна? Семиэтажный дом напротив. Макушки тополей. Окно чужой кухни. Там стоит мальчик со стаканом в руке, прижав нос к стеклу.

И смотрит. На нас с тобой.

Хиросима

23.48.

Ресторан «Яръ»

Вице-президент небольшого, но устойчивого банка Лукашевич и владелец четырех супермаркетов Зельдин сидели за столом, сервированным на троих. На эстраде пел цыганский хор. Возле стола в кадке росла березка. На столе искрился графин с водкой и алела семга.

Два приятеля были пьяны. Они начали в «Пушкине»: 850 мл «Русского стандарта», клюквенный морс, пиво, соленые белые грибы, фаршированная щука, телячий паштет, салат «Цезарь», баранина «по-гусарски», стерлядь в шампанском, крем-брюле, блинчики со сливочной помадкой, кофе, коньяк, кальвадос.

Потом продолжили в «Бисквите»: 380 мл текилы, зеленый чай, фруктовый салат.

— Не, Борь, — неряшливо закурил Лукашевич, — цыгане не катят.

— Не нравится? — Зельдин наполнил рюмки, проливая водку на скатерть. — А я люблю, когда воют.

— Да ну... тоска какая-то. — Лукашевич взял рюмку. Выплеснул на березку. — Говно.

— Водка? — не понял Зельдин.

— Всё.

— Чего — всё?

— Не люблю такие места. Поехали в «Мост». Попляшем с девками.

— Прямо сейчас? Давай выпьем! Что ты, Сашок! — Зельдин обнял Лукашевича. — Все же так хорошо. Да! — вспомнил он. — Я ж не дорассказал!

— Чего? — сумрачно смотрел Лукашевич.

— Ну, про колокол!

— Какой колокол? — заскучал Лукашевич.

— Ну на «Христе Спасителе»! Басовый колокол! «Соль»! Тридцать две тонны. Он на юго-западном крыле, кажется. Вот. И эта баба газпромовская, ну, у которой рак легких, узнала, что низкие частоты уничтожают раковые клетки. Она им набашляла, и каждый вечер ее со звонарем поднимали наверх, и она голая... Сашка, сука!! Я до сих пор не верю, что ты приехал! Блядь!! Приехал!! Приехал, жопа потная!!

Опрокидывая графин с водкой, Зельдин рванулся к Лукашевичу, обнял изо всех сил. Стол зашатался. Полосатый пиджак Зельдина треснул. Лукашевич зарычал, его большие мучнистые пальцы сдавили смуглую шею Зельдина. Зельдин сжал белую шею Лукашевича.

— Гондон московский! — прорычал Лукашевич, и они стали душить друг друга.

23.48.

Подготовленная к сносу пятиэтажка на улице Новаторов

Два бомжа, Валера и Петюх, сидели в углу руинированной квартиры на куче влажного тряпья. В выбитом окне сиял тонкий месяц. Бомжи были пьяны. И допивали бутылку «Русской». Они начали пить с раннего утра на Ярославском вокзале: четвертинка «Истока», полбатона белого хлеба, куриные объедки из гриль-бара. Потом доехали до Сокольников, где в парке насобирали пустых бутылок, сдали и продолжили: три бутылки пива «Очаковское», две булочки с маком. После они выспались на лавочке, доехали до Новодевичьего монастыря, где до вечера просили милостыню. Ее хватило на бутылку «Русской».

— Всё, — допил в темноте Валера.

— Уделал? — прохрипел Петюх. — Пиздец, бля...

— Чего?

— Знобит, на хуй. Как будто и не пил. Еще бы по глоточку.

— Завтра в Измайлово двинем. Там затаримся по-крутому! Завтра! Завтра! — захохотал Валера и запел что-то нечленораздельное.

— Чего ты — завтра! — ударил его Петюх.

— Ой, бля! Я обоссался, братан! Опять! Ой, суки! — хохотал Валера.

— Мудило... козел... — вяло бил его Петюх.

— Чего ты... А ну пшел на хуй! — Валера ударил ответно.

Они замолчали. За окном громко проехала пожарная машина.

— Труповозка? — зевнул Петюх.

— Бетонодробилка, — авторитетно возразил Валера.

Помолчали.

— Завтра! Зааавтрааа, ебааааный! Заааавтраааааа!! — снова запел и захохотал Валера, широко раскрывая в темноте гнилозубый рот.

— Да заткнись ты, гад! — прорычал Петюх и схватил его за горло.

Валера крякнул и вцепился ответно.

Они стали душить друг друга.

23.48.

Квартира на Сивцевом Вражке