Рассказы

Они долго снимали с себя пижамы. Легли в кровать Маши. Взяли друг друга за шеи. И начали душить.

Вышеупомянутые Лукашевич, Валера, Алекс, Матрена и Рита во время процесса удушения не увидели ничего особенного.

Зато Зельдин, Петюх, Никола, Нюра и Маша наблюдали сначала череду оранжевых и алых вспышек, которые плавно перетекли в угрожающее багровое сияние. Затем багровый свет стал мутнеть, голубеть, синеть и вдруг распахнулся громадно-бесконечным пространством. Это был невероятно просторный, пепельно-серый ландшафт, озаряемый с темно-фиолетового неба огромной полной луной. Несмотря на ночь, было светло как днем. Луна подробно освещала невысокие руины выжженного города. Звездная россыпь сверкала в небе. Посреди руин шла обнаженная женщина. От ее белого, облитого лунным светом тела исходил завораживающий покой. Она не принадлежала миру, по праху которого ступала. В руинах и пепле лежали покалеченные взрывом люди. Некоторые стонали, некоторые были уже мертвы. Но стоны людей не нарушали покоя женщины. Она плавно двигалась, переступая через мертвых и стонущих. Искала что-то другое. Наконец она остановилась. Среди оплавленных кирпичей лежала смертельно раненная щенная сука. Большая часть ее тела была сожжена, кости ребер торчали сквозь клочья шерсти и кожи. Тяжело дыша и слабо повизгивая, она старалась разродиться. Но сил на роды уже не оставалось. Собака умирала, вздрагивая всем изуродованным телом и бессильно напрягаясь. Кровавая слюна тянулась с ее алой пасти, розовый язык вывалился.

Женщина опустилась на пепел рядом с собакой. Положила свои белые руки на опаленное брюхо суки. Нажала. Грязно-кровавые ноги собаки слегка раздвинулись. Она слабо взвизгнула. Из чрева ее стали выдавливаться щенки: один, другой, третий, четвертый и пятый. По телу суки прошла судорога. Она покосилась безумным влажным глазом на женщину, зевнула и умерла. Мокрые черные щенки вяло шевелились, тычась мордочками в серый пепел. Женщина взяла их на руки, приложила к своей груди. И слепые щенки стали пить ее молоко.

Окружение

Осыпь очередных снарядов легла совсем рядом — угол десятиэтажного дома с грохотом обвалился, подняв тучу пыли, два киоска, «Союзпечать» и «Мороженое», разлетелись в щепки, фонарный столб рухнул, перегородив перепаханный воронками проспект.

— Товарищ комбриг, вам бы лучше в подвал спуститься, — в третий раз произнес Карпенко.

Вахрушин, сцепив руки за спиной, смотрел через разбитую витрину на горящий автобус. С потрескавшегося потолка посыпалась штукатурка.

— Иван Терентьич, — проговорил замполит, подходя к Вахрушину, — прав лейтенант, опасно здесь. Пойдем в подвал.

Комбриг резко обернулся:

— Я сам знаю, где мне быть! И в няньках не нуждаюсь. А ты, лейтенант, вместо того чтобы ходить за мной по пятам, взял бы автомат да пошел бы во-о-он туда! Там бы больше пригодился.

Карпенко удивленно смотрел на комбрига.

— Иван Терентьич, — качнул головой замполит, — ну зачем ты так. Он ведь приставлен к тебе. Охранять должен.

— Охранять! — Вахрушин отшвырнул ногой обсыпанный штукатуркой круг сыра и принялся расхаживать по магазину. — Меня уже незачем охранять. Теперь пусть сами себя охраняют.

В магазин вбежал Колтунов. Лицо его было бледным и растерянным.

Вахрушин шагнул к нему:

— Что?!

Колтунов стоял перед комбригом, губы его тряслись.

Вахрушин медленно вцепился в его грязную шинель, тряхнул:

— Говори, сука...

Колтунов открыл рот:

— Товарищ комбриг... я как мог... мы ничего... все резервы...

Вахрушин размахнулся и ударил Колтунова кулаком в лицо. Майор полетел на плиточный пол, стукнулся головой о перевернутые синие весы.

Вахрушин схватился руками за голову, застонал, словно сам себя ударил. Колтунов растерянно поднялся. Из разбитой губы его потекла кровь.

Замполит подошел к нему:

— Сколько осталось?

Колтунов шмыгнул носом:

— У Фетисова батальон, у Ганичева три, у Александрова полк...

— А у тебя — хер с маслом, — процедил Вахрушин и кивнул сержанту, сидящему с телефоном на рефрижераторе: — Дай мне Ахметьева.

Сержант набрал номер и подал трубку комбригу.

— Саша. Вахрушин, — комбриг сунул свободную руку в карман шинели. — Как у тебя? Да? Понятно...Что, совсем? А Березин? Убит? Понял... Да, нет. Нет, Саша, уже нельзя... Да. Здесь. Прибежал, обрадовал... Знаешь? Тем лучше. Да. Да. Да, конечно. Слушай, ну хоть до вечера продержитесь? Да я не приказываю, а прошу! Прошу, еб твою мать!! Я уже не комбриг, понял?! И ты не комполка! Не знаю! Это я у тебя хотел спросить! Александров? Это возле кинотеатра? Как так? А Колтунов говорит, у него полк. Правда? Так как же... А сам? Серьезно? Вот гад... Ну, ладно... Попробуй. Да. Звони. На связи.

Он швырнул трубку на колени сержанту.

Послышался нарастающий вой, где-то за магазином тяжело грохнуло, качнулся пол. С потолка посыпалось.

— Товарищ комбриг, — Колтунов прижал к груди изодранные в кровь руки, — позвольте мне... я все сделаю... кровью искуплю!

Снаряд разнес пивной ларек напротив.

— Пшел на хуй, — не оборачиваясь, проговорил Вахрушин.