Рассказы

   -- Ой, матушка, больно! Милая, еще больнее стало! -- выла Парашка.

   -- Что ты, дура, что ты? перестань! Сейчас утихнут. Ведь это все так. Вот маленько обойдутся, и пройдет.

   Парашка замолчала не скоро: видно, ноги не проходили. Потом она успокоилась, но с печки не слезала. Мать решила ее немного поразвлечь и полезла к ней.

   -- Ну, что ты сегодня во сне видела?

   -- Ничего.

   -- Так ничего не видала?

   -- Нет.

   -- А как же, тебе сегодня отец сапоги привезет, чулки, полушалок -- ты нешто не рада этому?

   -- Рада.

   Парашка еле ворочала языком. Ненилу это встревожило. Уж не захворать ли хочет девчонка? И ее кольнуло в сердце. Она пощупала у дочки голову и спросила:

   -- Што же это у тебя, аль што очень болит?

   -- Нет, -- отвечала Парашка.

   -- Так отчего же ты такая невеселая-то?

   -- Так.

   Ненила вздохнула.

   -- Ах ты, моя ученица! Тебе, знать, учиться не хочется, -- заленилась.

   -- Нет, хочется, штой-то ты? -- оживилась Парашка, подняла голову и хотела слезать долой.

   -- Куда это ты?

   -- Урок учить.

   -- Ну, поспеешь, выучишь! Полежи еще маленько, и я с тобой полежу, а то не хочется с печки-то слезать.

   Парашка опять легла. Ненила уже не в первый раз стала спрашивать, как у них там в школе, хорошо ли с ними обходится учительница, кричит ли на них, не сердится ль? Кого всех больше любит? Парашка говорила, а Ненила вспоминала свои детские годы. Ничего тогда об этом у них и слухов не было.

   -- Вам лучше будет жить! -- вздохнув, сказала Ненила и стала слезать с печки.

   Были полные сумерки. Ненила зажгла огонь. Парашка соскочила вслед за ней и полезла за стол. Только Ненила зажгла лампочку, как в окошко застучали.

   -- Кто там?

   -- Эй, хозяйка! Выйди на минутку сюда, -- послышался мужской голос.

   -- Что там такое? -- проговорила Ненила встревоженная и вышла из избы.

   Парашка слышала, как у двора зашел какой-то разговор, ее мать ахнула; потом разговор перестал, хлопнула калитка, скрипнула дверь, и в избу вошла Ненила. Парашка взглянула на нее и не узнала матери. На ней не было лица.

   -- Вещун твое сердце, дочка! Отца-то в городе в будку забрали.

   -- В какую будку?

   -- А такую, куда пьяных сажают.

   -- Што же, он пьяный напился?

   -- Выпил, говорит, в трактире да с буфетчиком повздорил. Бутылкой, говорит, в трактирщика-то запустил.

   -- А что ж ему там сделают?

   -- Изобьют, да как бы деньги не вытащили... В трактире-то, говорит, и то тузили, тузили! Ох ты, мое горюшко!

   Ненила горько заплакала. У Парашки тоже застлало в глазах. Ей уж не хотелось ни учить уроков, ни сидеть тут, она забилась под божницу и съежилась. Ненила между тем причитала:

   -- Говорила мне родная матушка: "Не радуйся, дочка, замужеству. Бабья судьба -- во всем худоба". Словно она мне напророчила! Не вижу ни счастия, ни радости, захожу я словно в темный лес, чем дальше иду -- темней впереду. Когда ж это только кончится?

   Парашка подскочила к ней, обняла ее за плечи и тоже заревела.

IX

   На другой день только после обеда Григорий приехал домой. Лошадь его всю ночь стояла голодная, бока у ней обвисли, резко обозначились ребра, и она, понуро опустив голову, едва передвигала ноги. Григорий ее не погонял. Он сидел, нахлобучив шапку, и глядел как будто вперед, причем глаза были тусклы, как свинец. Это был тот же мужик, да не тот. Что-то новое, небывалое явилось в выражении его лица. Он был не пьян. Лошадь, подойдя ко двору, повернула к воротам морду и тихо заржала. Григорий медленно вылез из телеги и, размявшись, нехотя стал выпрягать ее.

   -- Ты бы еще там ночку ночевал! -- с упреком сказала Ненила, выходя навстречу мужу и на ходу натягивая кафтан.

   -- И ночуешь! С этими дьяволами только схватись!

   -- А тебе нужно было схватываться?

   -- А то что ж, теперь на них богу молиться? -- проговорил Григорий, и голос его задрожал. -- Они во всем нас жать будут, а мы и пикнуть не смей. В лавке обдирают, на базаре обдирают и в трактире на обман идут. Что у нас деньги-то нахальные? Мне моя копейка-то тоже дороже всякого приходится, а они за нее вместо добра -- дерьма! Я им покажу!

   -- Эх, мужик, мужик! -- вздохнув, проговорила Ненила. -- Сказано: с сильным не борись, с богатым не судись.

   -- Вот еще старосту, корявого черта, нужно распотрошить. Если он мне только пачпорта не даст, я ему не знаю что сделаю!

   -- Нагруби еще ему, он те не так доймет.

   Немила стала выбирать из телеги; там, кроме веретья и пустых мешков, ничего не было.

   -- Что ж ты, знать, ничего не купил? -- с испугом спросила она.

   -- Нечего покупать-то, и не купил!

   Ненила заплакала.

   -- Что мы теперь Парашке-то скажем; ведь обревется совсем, в чем ей в училище-то будет ходить?

   -- Походила, да и ладно, не нашему, видно, рылу в пономарях быть, -- угрюмо проговорил Григорий и вывел лошадь из оглобель.

   Наступило молчание.

   Григорий сорвал с лошади хомут и увел ее на двор. Ненила снесла в сени веретья с мешками. Потом они стали убирать телегу. Убрав телегу, Григорий сказал:

   -- Ну я пойду к старосте.

   -- Не озорничай ты там, ради бога!

   -- Помалкивай! -- процедил сквозь зубы Григорий и пошел прочь от двора.