Рассказы о книгах

Оба названных князя, будучи молодыми людьми, принадлежали к «высшему свету» и были близки к голландскому посланнику барону Геккерну, пресловутому «приемному отцу» Дантеса.

В год опубликования амосовской брошюры князь П. В. Долгоруков числился политическим эмигрантом, яростным врагом царского двора и его окружения. Он был представителем того дворянского фрондерства, которое, чаще всего по личным мотивам (обиды, обход наградами и чинами), становилось в оппозицию царской фамилии Романовых и, находясь за границей, всячески разоблачало дворцовые «тайны». Перейдя в эмиграцию, П. В. Долгоруков издал ряд обличительных книг, брошюр и даже выпускал газеты в виде некоторого подобия герценовского «Колокола». Комплект такой его газеты под названием «Листок, издаваемый кн. Петром Долгоруковым» находится в моем собрании3. Это редчайшее в России и крайне интересное издание уступил мне ныне покойный ленинградский радищевовед — Д. Смолянов.

Именно в этом «Листке» (№ 10 от 4 августа 1863 года) Петр Долгоруков напечатал посланное им в редакцию «Современника» опровержение брошюры А. Амосова, а также специальную статью под названием «Замечания по поводу книжки Амосова».

И в статье, и в письме, Петр Долгоруков с возмущением и весьма аргументированно выгораживал себя, всячески открещиваясь от какого бы то ни было участия в сочинении и рассылке пасквиля.

«Но обвинение,— писал он,— и какое ужасное обвинение! напечатано было в «Современнике» и долг чести предписывает русской цензуре разрешить напечатание этого письма моего».

Брошюру Амосова Петр Долгоруков называл клеветнической и считал ее плодом «мести» со стороны тех людей, которых он разоблачал в своих изданиях.

Оправдания Долгорукова показались убедительными (его поддержал А. И. Герцен), и дело об авторе пасквиля вновь было предано забвению.

Обвинение это казалось чудовищным еще и потому, что как-то не хотелось верить, чтобы князь Петр Долгоруков, род которого считался более знатным, чем царский род бояр Романовых, чтобы «князь рюрикович» мог быть замешан в таком подлом деле.

Но вот в 1927 году вопрос этот решил вновь поднять советский историк и пушкинист П. Е. Щегол ев. На 91-м году со дня смерти Пушкина П. Е. Щеголев собрал собственноручные письма и документы, написанные в разное время тремя подозреваемыми лицами: бароном Геккерном и князьями И. Гагариным и П. Долгоруковым. Приобщив к этому два подлинных «диплома на звание рогоносца», разосланных Пушкину и его друзьям с целью опорочить семейную жизнь поэта, П. Е. Щеголев обратился к ленинградскому эксперту-криминалисту А. А. Салькову с просьбой установить: чей почерк из указанных трех подозреваемых лиц идентичен с почерком, которым написаны пасквили.

Произведя кропотливый научный анализ, эксперт-криминалист А. А. Сальков выдал П. Е. Щеголеву письменное заключение. Оно было в свое время опубликовано П. Е. Щеголевым, но мне кажется будет не лишним привести полностью это заключение здесь:

«На основании детального анализа почерков на данных мне анонимных пасквильных письмах об А. С. Пушкине и сличения этих почерков с образцами подлинного почерка князя Петра Владимировича Долгорукова в разные годы его жизни, а также с умышленно измененным почерком анонимного письма шантажного характера к князю Воронцову в 1856 году, отождествленного с почерком князя Петра Владимировича Долгорукова экспертом Теофилем Деларю в 1861 году в Париже (был такой процесс, обвиняющий Долгорукова в шантаже уже во времена его пребывания в эмиграции.— Н. С.-С.)—я, судебный эксперт Алексей Андреевич Сальков, заключаю, что данные мне для экспертизы в подлинниках пасквильные письма об Александре Сергеевиче Пушкине в ноябре 1837 года — написаны несомненно собственноручно князем Петром Владимировичем Долгоруковым»4.

Вот и все встало на место. Никакого «божьего правосудия», на которое надеялся в этом деле писатель В. А. Соллогуб, ждать не пришлось. Советский историк, вместе с экспертом-криминалистом, точно и научно сумели обличить жалкого пасквилянта из «Рюриковичей».

Я вспомнил, в порядке отступления, эту историю, только потому, что хотелось еще раз подчеркнуть, сколько увлекательно-интересного, а, иногда, и научно важного могут дать те или иные найденные автографы, рукописи, письма и насколько связано все это с биографиями писателей, с историей их книг.

Надо сказать, что раздел собирательства автографов — самый трудный. Советские музеи, архивы и книгохранилища давно уже и чрезвычайно энергично приобретают все документы и книги с автографами популярных деятелей литературы, науки и искусства, как далекого прошлого, так и нашего времени.

Однако кое-что проходит мимо внимания музеев. Документы в них поступают в большом количестве, целыми собраниями, коллекциями. У музеев и библиотек иногда нет ни сил, ни возможностей, проследить судьбу какого-нибудь одного автографа, одного письма, одной книги с дарственной надписью.

Вот здесь-то и дело для собирателя-коллекционера, который должен проявить творческую (не боюсь сказать это слово!) инициативу и сообразительность.