Рассказы о книгах

Н. А. Добролюбов написал ироническую рецензию в «Современнике», прикинувшись ничего не понимающим в содержании акростиха, но так, что читателям было все ясно. Рецензию эту цензура из журнала вырезала, но с текстом познакомила Федорова, подбивая его на ответ.

До Н. А. Добролюбова против пасквилянта выступила «Иллюстрация» В. Р. Зотова, разумеется, тоже в крайне осторожной форме.

В ответ Б. Федоров выпустил второй листок, так же под псевдонимом «Ижицын», с названием «Моим трутням совет». Здесь был напечатан акростих, из начальных букв которого выходило «Обезьянам трезвона», подразумевая «подражателей» А. И. Герцена. В содержании самого акростиха заключалась беспардонная брань по их адресу. На обороте листка напечатано несколько рисунков, изображающих колокол, петлю, обезьян–подражателей и так далее. Листок напечатан в типографии Академии наук и разрешен цензурой б июня 1858 года.

Надо ли говорить, что оба пасквильных листка Бориса Федорова сделаны бездарно, без тени остроумия. Но они представляют несомненный интерес как документы, свидетельствующие о борьбе лагеря крепостнической реакции с революционным демократом А. И. Герценом.

Подловатая физиономия пасквилянта Бориса Федорова выглядит отвратительно, и можно еще раз подивиться, как В. А.Верещагин, рассматривая его же, федоровский, «Кабинет Аспазии», нашел возможным с умилением говорить, что альманах этот «благоуханными цветами усыпает свою дальнюю дорожку»? «Дорожка» эта была, отнюдь не дальней и вела издателя альманаха Бориса Федорова прямо в Третье отделение.

ТЕТРАДЬ ПЕТРА КАРАТЫГИНА

Примерно в 1935 году, в руках одного московского

букиниста оказалось несколько старинных книг «по театру» и небольшая связка рукописных тетрадей и бумаг, приобретенных, по его словам, у дальних родственников известного историка театра А. А. Чебышева.

Самые рукописи, среди которых выделялась толстая, старенькая тетрадь с какими–то черновыми записями стихов и экспромтов, по мнению букиниста, принадлежали перу владельца — театроведа А. А. Чебышева и за таковые были уступлены мне, вместе с книгами.

При проверке тетрадь и бумаги оказались, однако, значительно более интересными. Все они являлись частью личного архива артиста петербургского Александрийского театра Петра Андреевича Каратыгина, брата знаменитого русского трагика Василия Каратыгина.

В толстенной тетради, переплетенной в старенький того времени переплет, содержались черновики и переписанные набело рукой самого Каратыгина его стихи и экспромты. Они же были написаны и на многочисленных отдельных листках. Здесь же имелась рукопись переделанной Каратыгиным с французского пьесы «Черное пятно», представленной «в первый раз на Александрийском театре 8‑го января 1865 года».

На задней крышке старинного марокена, в который была переплетена рукопись, наклеена исполненная маслом самим Каратыгиным (он был и художник) иллюстрация к этой пьесе — «Действие первое, явление десятое». Пьеса, по–видимому, была подготовлена к печати, и к ней приложена программа первого представления с указанием исполнителей.

В отдельном пакете собраны различного рода письма и документы, относящиеся к Каратыгину. Среди них — официальные послания от «Министерства Императорского двора», — одно с извещением Каратыгина, что он назначен преподавателем Театрального училища, а другое — предваряющее об его отставке. Кроме того, имелось несколько писем, повесток, приглашающих на репетиции, печатные листки с некоторыми произведениями Каратыгина, автограф любопытнейшего стихотворения поэта А. Н. Криницына («Барон Пузин») и ответ Каратыгина на это стихотворение. Оба последние произведения были напечатаны в «Русской старине»1. Зато кое–что в черновиках самого Каратыгина было явно и «непечатного» содержания.

Все это, разумеется, интереснейший материал для историка театра. Букинист, которому этот материал «приплыл» в руки, очевидно за недосугом, не успел в нем разобраться и расстался со всеми книгами и бумагами, что называется, «без печали и воздыхания».

Петр Каратыгин (1805–1879) — современник Пушкина, Грибоедова, Гоголя, Щепкина, Сосницкого, Шаховского, Семеновой, Яковлева, Брянского, а во второй половине своей жизни — Белинского и Некрасова, Чернышевского, Герцена и Добролюбова, — был актером, о котором В. Г. Белинский писал, что он — «талант односторонний, годный не для многих ролей, но тем не менее весьма замечательный». Роль Репетилова в грибоедовской комедии послужила началом его успеха.