Мы протолкались через толпу в прихожей и нашли кухню, где наливали выпить. В кухне тоже было негде яблоку упасть. Кто-то передал мне косячок. Все орали, пытаясь перекричать музыку. Спустя минут двадцать я понял, что косячок гораздо забористее, чем казалось поначалу. Мне захотелось выбраться оттуда – подальше от людей, от жары и шума.
Задняя дверь стояла нараспашку. На нетвердых ногах я вышел наружу. Ветерок охладил лицо. Позади дома прятался небольшой садик, заросший сорняками и заваленный ржавым хламом. На старом матрасе обжималась парочка. Из открытой двери лился свет и долетала музыка, но приглушенно и вполне терпимо. Я посмотрел на небо в надежде увидеть звезды. Но над головой лишь тускло светилось желтоватое городское марево.
Я уселся на валявшийся возле изгороди холодильник. Из-за травки голова все еще шла кругом, но уже не так сильно – было почти приятно. Текли минуты. Копошилась и стонала не замечавшая ничего и никого вокруг парочка на матрасе. И тут вдруг кто-то появился в дверном проеме.
Тень заслонила льющийся из двери свет, и я поднял голову. На пороге кухни стояла Мэри в облегающем бархатном платье цвета красного вина. Лицо в обрамлении темных волос оставалось в тени. Свет из кухни окутывал фигуру мягким ореолом.
Я отвернулся – а то решит, будто я пялюсь на нее. Послышались шаги. На меня повеяло духами вперемешку с запахом самой Мэри – неповторимый аромат.
– У тебя всегда такой грустный вид, – сказала она.
– Что? – Я удивленно поднял голову.
– Почему ты всегда такой грустный?
– Не знаю. Мне не грустно.
– Не грустный, нет, – это не то слово. Кажется, что ты размышляешь о чем-то трагическом, сложном.
– Внешность обманчива.
– Сигаретой угостишь?
Это был уже вопрос попроще. Я выудил сигареты, предложил ей одну, протянул зажигалку, и Мэри наклонилась прикурить. Язычок пламени отразился в ее глазах, высветил высокие скулы, темную влекущую впадинку меж грудей.
– Подвинься, – велела она, когда я достал вторую сигарету, для себя. – Здесь и двоим хватит места.
Места действительно хватило, но едва-едва. Она уселась на холодильник, касаясь меня бедром, и я даже сквозь джинсы почувствовал тепло ее тела.
– Господи, холодно-то так.
– Возьми мою куртку.
Она надела куртку, и несколько мгновений мы молча курили, прислушиваясь к доносящемуся из дома шуму и к возне парочки на матрасе.
– Ну, – наконец сказала она, – пусть у тебя и дальше будет грустный вид.
– Почему?
– Потому что так красиво. Проникновенно.
Я никак не мог придумать ответ. Может, она тоже под кайфом? Или же меня самого прихватило гораздо крепче, чем казалось на первый взгляд, и теперь начались галлюцинации?
– Я, кажется, тебя встречала несколько раз, – продолжала Мэри. – Смешно, что мы при этом незнакомы. В смысле, только сейчас познакомились. Тебя как зовут?
– Тони.
– А я Мэри. – И она меня поцеловала.
«Ну ты и дерьмо! Тебе это с рук не сойдет».
От этих слов меня охватила острая, сладкая радость. Это точно почерк Мэри, а «ты» – явно про Адама. Они жили вместе почти двадцать лет – поженились через два года после окончания университета.
Все минувшие годы я следил за Адамом через выпуски энциклопедии «Кто есть кто» и ежегодник «Современные люди» издательства «Дебретс», так что про свадьбу знал. А еще знал про основные вехи в его карьере: он был назначен заместителем литературного редактора в «Нью стейтсмен», сколько-то лет работал для Би-би-си, написал несколько книг, по последним снял четыре документальных фильма. Эти документалки обычно крутили по каналу «Би-би-си-2», а одна даже попала на «Би-би-си-1».
Мы с Адамом были ровесниками, но выглядел он на десять, а то и на все пятнадцать лет моложе меня. Он принадлежал к той славной когорте известных писателей, которые настолько заняты, что диву даешься: когда это они умудряются писать? Я просматривал его статьи в «Сандей таймс» и «Обсервер» и постоянно натыкался на него по радио и в телевизоре. Два года назад Адам председательствовал в жюри на вручении Букеровской премии. Он вообще вечно что-то судил или комментировал. Даже друзей заводил в профессиональном кругу: к примеру, играл в теннис с автором бестселлеров и владел загородным домиком в Умбрии напополам с исполнительным директором крупного издательства.
Я положил книги на тележку, откуда библиотекарь потом заберет их и поставит на полку, и уже собрался было вернуться на место, но тут в читальный зал вошел Адам – через северную дверь, которая вела к новой лестнице. Эта лестница, словно позвоночник, прошивала разнообразные уровни и помещения библиотеки – старые и новые.
Меня охватила паника. Адам оглядел зал. Все произошло так быстро, что я не успел отвернуться, и на мгновение наши взгляды встретились… Но он меня не узнал. Я испытал облегчение и одновременно злость. Адам высмотрел свободное место возле окна и направился туда. У него в руках было три или четыре книги.