Рассказы о временах Меровингов

Гонтран Бозе, всю жизнь свою дурачивший других, сам был дурачен плутовством колдунов и гадальщиц. Он очень был обрадован таким предсказанием, нелепым, но без всякого сомнения согласным с его честолюбивыми мечтами и сокровенными желаниями. Полагая, что город, так неопределенно указанный, был не иной как Тур, и мысленно воображая себя уже преемником Григория на епископском престоле, он не преминул сообщить ему, с лукавым самодовольством, о своем будущем счастии, ибо титул епископа был очень лестен для вождей варваров. Григорий только что пришел в базилику св. Мартина, для служения всенощной, когда австразийский герцог поверил ему свою странную тайну, как человек, вполне убежденный в непреложных знаниях пророчицы. Епископ ему отвечал: «О подобных вещах следует вопрошать «Господа Бога», и не мог воздержаться от смеха[183]

. Но такая суетность, столь же безумная, как и ненасытная, навела его на печальные мысли о людях и слабостях того времени. Грустные размышления занимали его во время пения псалмов, и когда, после всенощной, пожелав отдохнуть, он лег на кровать в особой комнате подле церкви, его как-будто преследовали до тех пор, пока он не позабылся сном, все те бедствия, которые он предвидел, но отклонить был не в силах, все преступления, которых, казалось, храм этот будет позорищем в противоестественной борьбе, возгоревшейся между отцом и сыном. Во время сна, те же мысли, облеченные в страшные образы, снова ему предстали. Он видел ангела, парящего над базиликой и взывающего унылым голосом: «Горе! Горе! Бог поразил Гильперика и всех его сыновей! Никто из них не переживет его и не наследует его царства[184]

». Сон этот показался Григорию откровением будущего, более достойным веры, нежели все чары и ответы гадателей.

Меровиг, ветреный и легкомысленный, вскоре предался развлечениям, более согласным с его буйными привычками, нежели бдение и молитвы при гробе святых. По закону, ограждавшему неприкосновенность священных убежищ, заключенным предоставлялась полная свобода доставать себе всякого рода припасы, дабы гонители не могли одолеть их голодом. Сами священнослужители базилики св. Мартина снабжали жизненными потребностями своих бедных гостей, не имевших прислуги. Богатым прислуживали то собственные их люди, пользовавшиеся правом свободного входа и выхода, то посторонние мужчины и женщины, присутствие которых часто давало повод к беспорядкам и соблазну. Двор ограды и паперть базилики были во всякий час полны занятой толпой или праздными и любопытными. В обеденный час, шум пиров, заглушавший иногда молитвенное пение, нередко смущал священников на их скамьях и иноков в тишине их келий. Иногда собеседники, отуманенные вином, доходили в ссорах до драки и тогда кровавые сцены совершались у дверей и даже внутри самого храма[185]

.

Если пиры, в которых Меровиг искал развлечения с своими товарищами, и не влекли за собой подобных беспорядков, то на них не было недостатка в шумном веселии; громкий хохот и грубые шутки большей частью на счет Гильперика и Фредегонды, раздавались по зале. Меровиг не щадил ни того, ни другой, рассказывал о преступлениях своего отца и распутствах мачехи; называл Фредегонду непотребной блудницей, а Гильперика слабоумным мужем, гонителем собственных детей своих. «Хотя в этом было много правды», говорит современный историк: «однако я думаю, не было угодно Богу, чтобы сын разглашал такие вещи[186]

». Историк этот, сам Григорий Турский, приглашенный однажды к столу Меровига, собственными ушами слышал соблазнительные речи юноши. После обеда, Меровиг, оставшись с благочестивым своим гостем наедине, впал в набожное расположение духа и просил епископа прочесть ему что-нибудь для душевного назидания. Григорий взял книгу Соломона и открыв на удачу, попал на следующий стих: «Око, ругающееся отцу, да исторгнут его вранове от дебрия и да снедят его птенцы орли[187]». Это место, встретившееся так кстати, было признано епископом за второе предзнаменование, не менее первого грозное[188].