Рассказы, очерки, наброски, стихи (1885-1894)

— Сви-и-стнешь?! — переспросил Рыжик. — Ну, это, брат, ты погоди! Не имеешь права. Я и сам могу тем же ответить! — заговорил наконец Рыжик уверенным тоном, даже с оттенком некоторого задора.

— Полицию свистну! Лезь, чёрт!..

— A-а, полицию!.. — протянул Рыжик. — На что? Чтобы больного человека в часть забрала? Изволь. Если на тебе нет креста, то изволь! Но собаку убери, в пасть ей я не полезу.

— Гуляй, прочь! — гукнул сторож.

Собака отскочила, громко рыча; но Рыжик не вылезал.

— Ну, что ж ты, проклятая харя, не лезешь?!. а?!. — торопил сторож.

— Лезу, лезу! погоди. А где это ты, мил человек, собаку взял? э? Чья это собака? — спросил Рыжик, высовывая голову и пристально рассматривая собаку, сидевшую у ног сторожа.

— Да ты полезешь?!. али тебя огреть палкой?!.

— Погоди, не зевай! — пренебрежительно ответил Рыжик. — Чего разорался? Али не узнал я тебя, думаешь? У меня, солдат, память-то подлиннее твоей. И я тебя сразу по голосу узнал. И хоть рыло твое не вижу, но знаю, что это ты.

С этими словами Рыжик, согретый вдруг вспыхнувшим в нем чувством надежды на помощь со стороны старого товарища, неуклюже вывалился из своей норы.

— Гуляй! — стал он манить собаку, щелкая пальцами и причмокивая губами. — Али не узнал хозяина? Гуляй! по-оди сюда, собака!

Гуляй лениво поднялся и, замахав хвостом, посмотрел на сторожа, точно желая спросить его о чем-то.

— Что за человек? Кто таков? — тоном некоторого беспокойства заговорил сторож и, ткнув собаку ногой, стал поправлять громадный овчинный воротник тяжелой серой шубы, делавшей его похожим на неуклюжий громадный пень.

— Сс-кажите, как мы стали богаты и важны! уж и не можем узнать старых товарищей!.. Гуляй, подь сюда! Ах ты, проклятая собака!..

Но собака не шла к Рыжику. Отойдя в сторону, она села на землю и, не обращая внимания на своих хозяев, стала усердно чесаться.

Это возмутило Рыжика. Он поднял с земли сухой ком грязи и с ругательством бросил в нее. Рыча, собака отбежала дальше.

— Да это ты, что ли, Григорий? — угрюмо спросил сторож, высунув голову из воротника.

— Признал, значит? Покорно благодарю! — сыронизировал Рыжик. — Как, братец мой, в сытом-то виде мы слабы на память! а?

— А говорили, что ты умер! — тоном почти сожаления заявил сторож. — В больнице, дескать, от тифу…

— Ан я вот не умер. Н-да. А ты как это в чин попал? а?

Рыжик стоял, глубоко сунув руки в рукава своей рвани и, весь сжавшись под ветром, плотно прижимался к бревнам, точно боясь, что ветер собьет его с ног. Громадная фигура товарища, закутанная в теплую тяжелую шубу, производила на него странное впечатление. Что-то горькое и злое ныло в голодном нутре Рыжика и рождало в нем желание поколотить эту тушу. Это желание было так сильно, что на некоторое время скрыло за собой и чувство голода и зародившуюся надежду на помощь. Молча Рыжик смотрел на неподвижного и пораженного встречей старого товарища и, чувствуя, как ему с каждой секундой всё сильнее хочется чего-то острого и потрясающего, не знал — что бы ему сказать.

— А говорили — умер, дескать… — начал сторож, смущенный странным молчанием и чувствуя, что надо что-нибудь говорить. — Как же ты это, брат, теперь? а?

Расстроенные болезнью и наточенные злобой нервы Рыжика стали чутки, как туго натянутые струны. Его еще пуще злил какой-то странный, виноватый тон товарища, и, не видя в нем ничего, что бы говорило, что ему приятна встреча с ним, Рыжиком, — он сразу возненавидел его. Ему еще сильнее хотелось сделать что-нибудь такое вредное для Савелья, собаки, всего мира…

— Ну, как же ты — рад, что видишь меня? — спросил он, едко усмехаясь.

Савелий как-то глупо завозился на месте.

— Я-то? Я рад. А что ж ты теперь?.. как?

Дальше он не мог сказать ничего, почувствовав себя в опасном положении, и вдруг, вдохновленный этой опасностью, заговорил быстро и придвинувшись к Рыжику:

— Вот что, браток! Ты лезь опять туда… а я пойду. Потому мне нельзя, обход скоро пойдет. А к утру я за тобой зайду… И мы, значит, поговорим обо всем… а то я, видишь ты, сторож… и, значит, обязан, коли что, сейчас забрать и представить в часть. Служба, браток; ничего не попишешь!.. — И, тяжело вздохнув, Савелий замолчал.

Рыжик не откликнулся ни звуком.

Наступила скверная, тяжелая минута, усиленная еще тем, что ветер, завывавший на пустыре, вдруг замолчал, точно желая яснее расслушать всё то, что будет сказано дальше. Тучи, тяжело двигавшиеся по небу, на минуту разорвались. Молочные и холодные лучи луны любопытно глянули на пустырь и, осветив мутным светом двух людей, молча стоявших друг против друга, собаку в стороне от них и тяжелые, громадные кучи дерева, — снова скучно спрятались за тучами.

— Гуляй! поди сюда! Гуляйка! — крикнул Рыжик сардонически звенящим голоском. Ему было приятно молчать; он понимал, что это молчание очень мучает Савелия. — Гуляй!..

Собака двинулась к нему, виляя хвостом и в то же время посматривая на нового хозяина. Ее новый хозяин нетерпеливо мялся на месте и боязливо оглядывался вокруг себя.