Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

— Ишь, ластится! Думает, он тут прав… Скотина дурная… Ну, так вали, ребята, к женам… в последний раз! А завтра — приготовьтесь на казенную квартеру переезжать. Да смотрите, не удавитесь за ночь-то который! Не обижайте меня… Больно мне охота посмотреть на вас в арестантских халатах! Айда по домам, ребятишки! До скорого!.. — и, сняв шапку, он взглянул на Уповающего, перекрестился и, низко опустив голову, пошел было в сторону, противоположную селу. Немой остановился и потащил его назад.

— Чего? Дура!.. В волость идем… к становому. Чёрт! Это еще лучше… Понял? Не этот… — Пляши-нога показал размеры человека и указал рукой сторону, где он жил… А другой, вот такой… с бородой… который там!.. Ну вот, понял, чёрт дикий? То-то… Репа дряблая!

Немой действительно понял и даже показал руками да утверждающими и отрицающими кивками головы, что первый хуже второго, а второй выше ростом, грозней и важней.

— Ну, ну! Это самое. А в село я теперь не пойду, дудочки! Там убьют и меня… разума-то, чай, хватит на это. Ну, прощай, Яков! Лежи!.. Я уж справлю, что обещал. Сам сгину, а всё сделаю как надо… Так-то! Веселый ты был человек…

Четверо людей пошли по дну балки в разные стороны, в одну — двое и в другую — двое. Пляши-нога шел и всё говорил о Якове Уповающем, о своей мести и о палачах… Немой мычал и тихо улыбался, идя с ним под руку. Захарченко и Жуков шли медленно, еле переступая ногами. Они старались быть как можно ближе друг к другу и, толкая один другого локтями и плечами, молчали, упорно не поднимая глаз от земли. Теперь эти двое убийц были просто жалкими, беспомощными людьми, раздавленными страхом за свое будущее…

Ночь крепла. Всходила луна. В степи было тихо, в балке еще тише. Яков Уповающий смирно лежал с веревкой на шее под корявой ветлой, и лучи луны, уже проникшие на дно балки, горели в осколках стекла бутылки, из которой он попил водки в последний раз. Изломанный, исковерканный, мертвый Яков был в полной симметрии с уродливой и тоже мертвой ветлой, распростершей над ним свои голые и согнутые сучья. Ветер дунул вдоль по балке, и старые деревья печально и тихо зашумели.

Пляши-нога сдержал свое слово. Судили глухонемого, Очепенко, старшего Жукова и Гирко. Первого и последнего оправдали. Очепенко отправился в Сибирь с старшим Жуковым, но во время следствия он разорился на подарки нужным людям до того, что не мог даже заплатить адвокату, и его защищал казенный защитник. Захарченко удавился в ночь перед арестом. Младший Жуков умер в тюрьме от тифа.

Во время производства следствия по делу об убийстве Якова Иванова Таковского судебный следователь, со слов Очепенко, возбудил было другое следствие по подозрению Семена Николаева Сучкова в краже лошадей у Лаврентия Захарова Очепенко, но Пляши-нога выставил трех свидетелей, вполне доказавших его alibi в ночь кражи.

КРАСАВИЦА

— Какая красавица!..

Это восклицание повторялось на пароходе чуть не ежеминутно. Все пассажиры были приятно взволнованы. Люди интеллигентные говорили:

— Какая красавица!..

А не интеллигентные ласково поругивались в восхищении от нее.

Она же, остановившая на себе общее внимание, стояла у борта парохода и грызла семечки подсолнухов. И она была действительно красива той русской здоровой, сочной красотой, которая, так сильно возбуждая чувство, ничего не говорит уму. Она стояла лицом к полукругу людей, любовавшихся ею, и благосклонно большими темно-синими глазами смотрела на всех, не скрывая того, как ей приятно чувствовать себя такой могуче-красивой.

Больше всех других был порабощен ею юноша с бледным, худым лицом и длинными русыми волосами. Очевидно, он был болен.

Глядя на нее, он вздрагивал, и его серые глаза блестели лихорадочно. Если б нужно было обрисовать его сравнением, следовало бы сказать, что он был похож на кучку пепла, в котором еще пробегали золотые змейки огня, эти красивые судороги угасания. Он весь ушел в свои глаза, любуясь ею, и всё шептал своему соседу, пожилому человеку с седыми усами:

— Заговорите с нею!.. Пожалуйста!.. У нее, должно быть, прекрасный звучный голос… Мне хочется видеть, что еще даст ей речь! Это, наверное, будет музыка, роскошная музыка. И тогда она, эта женщина… будет вдвойне красива.

И, весь вздрагивая от ожидания, он то и дело толкал соседа, хищно поводившего усами, разглядывая красивую женщину.

Но она заговорила сама звучным контральто, неровным и прерывистым от избытка силы и обилия звука:

— Вот так тепло седни!..

Юноша вздрогнул.

— Взопрела я… бе-еды как!..

Юноша с печальным испугом в глазах взглянул на своего соседа. Тот вкусно улыбался и крутил ус.

— Да ищо кирасином воняет тут! И мухи тоже… Прорва их… Так жгут…

И она стала свирепо чесаться, отчего ее полная грудь вызывающе заколыхалась.

Публика весело и одобрительно хохотала.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Бледный юноша тихо повернулся и, наклонив голову, тусклый и печальный, отошел прочь, так поводя плечами, точно на них лилась ледяная вода…

ПРОЩАЙ!