Рассказы от первого лица

По дороге домой я вспомнила нашу с Антоном любовь. Но вспоминать оказалось почти нечего. Мне было пятнадцать, ему шестнадцать. Я была красивая, он хорошо умел шутить. Может любви бы и не вышло, но его мама уезжала в город на заработки, и он оставался дома один. Он звал к себе друзей веселиться, а однажды позвал одну меня. Он не стал поить меня чаем, включил телевизор, обнял, уткнулся носом в мои волосы и сказал, что любит. Потом все было немного неловко, стыдно, но больше всего удивительно. Антон был сосредоточен и очень старался, а я все время пыталась понять свои ощущения. Но понять не могла и просто удивлялась. Как это так все происходит? Вроде, и он, и я – мы все знаем. Видели и в кино и на картинках, а сейчас все так несуразно. Неужели оно так и есть? А почему тогда это для всех так важно и притягательно? В общем, в моей голове никак не могло совпасть то, что я думала и знала о любви с тем, что происходило в тот момент. Но было приятно лежать рядом после. Он все время гладил мое бедро, а я водила пальчиком по его груди. Помолчали, потом он поинтересовался: «ну как тебе, Марин?». Я сказала, что-то одобрительное и поцеловала его в губы.

В последующие наши встречи у него дома было уже не так удивительно. Я стала любить наши частые свидания за их таинственность. За то, что благодаря им, мы с Антоном взрослые. За то, что он курил после любви у окошка, а мне приносил стакан воды. Мы любовались каждый собой и чувствовали, что эти наши свидания делают нас лучше других.

Это было весной, я заканчивала девятый класс. После сдачи выпускных экзаменов, мама спешно собрала наши вещи, и мы с ней уехали в город к ее сестре. Через девять месяцев мама вернулась в деревню с новорожденной малышкой на руках, а я осталась у тети. Та пристроила меня в колледж, по его окончанию помогла найти работу. И Антон после окончания одиннадцатого класса тоже уехал из деревни. Вот и вся любовь.

– Все сидишь, папуль?

Папа сидел на лавке, верный кот под ней дремал рядом с пустой бутылкой. Папа в ответ лишь весело мне улыбнулся.

Дома мама жарила картошку. Это был божественный запах. Я села за стол у окошка. Вышла Соня из своей комнаты.

– Сонь, чего маме готовить не помогаешь? – решила позадирать ее я.

– А ты много помогала? – огрызнулась она.

– Не-а. Вообще не помогала! И знаешь, что из этого вышло?

Соня промолчала.

– Мой бедный муж первый год питался одними пельменями из магазина!

– Я замуж не собираюсь – пробубнила она. Соня обувалась у порога.

– Ну, это пока – улыбнулась я.

Соня кинула на меня взгляд полный презрения и вышла из дома.

Этот взгляд был адресован не лично мне, а всему белому свету, это понятно. Я не обиделась, но была недовольна собой. Так с ней могла говорить мама, но не я! Я ведь должна понимать, как она сейчас ранима, как нежна. Возможно, в ней уже живет любовь, которая непременно причиняет ей боль и которая обязательно окажется несчастной. А я: «ну это пока!». Дура, дура! Что с меня взять?

– Куда Сонька? – спросила я у мамы, смотря, как она выходит за калитку. Папа ей что-то сказал, может, просто пожелал доброго утра. Соня не ответила, даже не взглянула в его сторону. Прошла мимо. Мне стало обидно за папу.

– Не знаю, – мама пожала плечами – ты ее не задирай.

– Не буду.

Я побарабанила пальцами по столу. Что я тут делаю?

– Позвоню Васе, пусть вечером за мной приезжают.

– Может Анжелку оставишь у нас погостить?

– Нет, у вас тут скучно. Да кто за ней смотреть будет? Ты сейчас на огород уйдешь и на целый день, папа с утра расслабленный, а Сонька вообще непонятно где ходит…У нее не ухажер случайно?

– Нет – уверено ответила мама.

– Почему ты так уверена?

– Соня другая. Она не от того мучается. Мир начинает по-новому чувствовать, по-взрослому. Вот ей от всего и больно. От чужой несправедливости, глупости. Все ей кажется уродливым. Она это переживет. И станет еще лучше.

– Она не такая как я, ты хотела сказать?

Мама нахмурилась, и непонимающе смотрела на меня, потом сказала серьезно.

– Я этого не говорила. Я вас не сравниваю. Вы разные, и я вас одинаково люблю.

Я снова почувствовала себя Соней – мне захотелось наговорить маме гадостей. Сказать, что она меня не любит, не понимает, не чувствует моей боли и переживаний. Но я вовремя опомнилась.

– Готова картошка? Я так кушать хочу.

Накрыли на стол, позвали папу и сели завтракать. Папа под чувством собственной вины за выпитое по утру, был кроток и улыбчив. Странно, мама ведь важнее, мама деятельнее, а почему-то папу любится сильнее.