Рассказы с того света

— Видать, нашел себе другую подружку, — говорит Фанни, — не иначе как ту богачку с длинным носом.

Когда «Диббук» шел в последний раз, меня много вызывали, но на сердце было тяжко. Мой друг не пришел на заключительный спектакль.

Возле театра меня поджидала хорошо одетая, изысканного вида женщина в черной шляпке и вуали, скрывающей лицо.

— Вы Броня? — спрашивает она.

— Да, — отвечаю. — Я Броня.

— Поди сюда, дорогая, — говорит она, — здесь слишком людно.

Я не двигаюсь с места. С чего бы вдруг мне идти с незнакомым человеком?

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — говорит она, и голос у нее печальный.

И рассказывает, что с моим другом случилось несчастье, ужасное несчастье.

Тут кто-то хлопает рукой по кафедре, и я подскакиваю от испуга.

— Где уважение? — громыхает раввин.

Мы с мамой замолкаем, но ненадолго. Ей не терпится рассказать, а мне — дослушать эту историю.

— Он играл в теннис, споткнулся. Ударился головой и потерял сознание.

— Могу я его увидеть? — спрашиваю я у его матери.

— Нет, девочка. Никто и никогда не сможет больше его увидеть.

Мы обе стоим и плачем.

— Он рассказал мне о тебе, — продолжает его мать, — и взял с меня обещание передать это лично тебе в руки.

Она протягивает мне маленькую коробочку, а в ней — кольцо. Затем она отворачивается и уходит прочь.

И снова глухой хлопок по кафедре. Мы с мамой ждем, пока стихнет эхо от удара рукой по дереву.

— Где они сейчас? — спрашиваю уголком рта. — Та коробочка? Кольцо? Никогда их не видала.

— Это загадка, — отвечает мать. — Они исчезли.

— Во время твоих скитаний из Польши в Америку?

— Нет, — говорит мать. — Из моей постели. Я прятала их под подушку, а однажды сунула туда руку, а их нет. Где искать виновных? Наша галерея была забита людьми, ожидающими своих виз. Я перетряхнула подушку и одеяла. Искала везде. Всех спрашивала, но кольцо, подарок моего друга со смертного одра, украли.

— Ты кого-нибудь подозревала? — спрашиваю.

— Даже если и подозревала, что я могла сделать? Обвинить, устроить сцену? Я знала, что пропажу не вернуть, а актриса я была неплохая. Так что я сделала вид, будто ничего не случилось, и держалась стойко. И ни разу не пролила ни слезинки, кроме как на сцене. Они так и не узнали, как мне было дорого это кольцо. Это служило мне утешением.

— А что потом, мама?

— Потом я приехала в Золотую страну, поступила на работу в прачечную — похоже, стирка и была моей специальностью. Ну и записалась на вечерние курсы. Встретила твоего отца. И жила долго и счастливо.

— Правда, мама? — спрашиваю. — В самом деле?

— Не зря же я играла Лею, — отвечает моя мать.

Всю неделю я размышляю о тайне, которую рассказала мне мать. Злюсь на тетю Фанни. Чем больше я думаю о ней, тем пуще распаляюсь. Порасспрашиваю-ка я маму еще в ближайшую пятницу.

Прямо с порога я открываю рот.

— Ты хоть раз пыталась поставить сестру на место? — интересуюсь я, стряхивая капли с зонта и сворачивая плащ мокрой стороной внутрь.

— Мне не было нужды сводить с ней счеты, — говорит мать. — Судьба сама с ней поквиталась. Если она ждала, что перед ней будут кланяться, что она будет всю жизнь как сыр в масле кататься, то она сильно ошибалась. Ни мужа, ни ребенка не случилось у царицы Савской.

Она смотрит на меня.

— Вот и вся моя история. Теперь твой черед выполнять уговор, — говорит она.

— Какой уговор? — удивляюсь.

— У тебя тоже есть тайна, которую ты мне не рассказываешь, — настаивает она.

Пианист настраивает прихожан на возвышенный лад, наигрывая литургическую музыку. Раввин перед службой беззвучно молится с закрытыми глазами.

— Не отнекивайся, — говорит мать. — Тебе было лет шестнадцать-семнадцать.

Что шестнадцать, что семнадцать — ничего не помню, что там было.

— Подскажи, — прошу.

— Нет, — заявляет мать, — это твое дело рассказывать, мое — слушать.

— Хоть намекни, — уговариваю.

Мама подкидывает мне в топку пару полешек.

— На первом курсе ты вела себя безответственно. Тебя рано приняли в университет, слишком рано, как мне кажется, и тебе это не пошло на пользу.

— Так, а дальше? — спрашиваю. — Протяни мне соломинку.

— Ты плохо себя чувствовала, — напоминает мама. — Лежала в постели. Потом пришел твой парень, звезда легкой атлетики, если я правильно помню, и вы шептались и звонили по телефону из подъезда.

— А ты откуда знаешь? — удивляюсь.

— Матери, у которой дочь на выданье, всегда все известно, — отвечает.

Внезапно я кое-что вспоминаю.

— Это было в тот раз, когда ты вернулась из кино. Ты забыла ключи, и я тебе открыла. А ты с порога — ни «привет», ни «хороший был фильм» — залепила мне пощечину, — говорю я.

— Вполне возможно, — говорит мать.

— Почему? За что?

— Этот твой приятель-атлет довел тебя до беды.

— Не понимаю, — говорю я.

— Я только что посмотрела «Милдред Пирс»[34] с Джоан Кроуфорд и Энн Блит. Дочь опозорила мать. Мать была хорошей женщиной, а чем дочь ей отплатила? Соблазнила ее возлюбленного.

— Твой-то возлюбленный умер, — напоминаю ей, — и ты была замужем за папой. За что пощечина? Помню, и в другой раз так было: ты посмотрела какой-то фильм, пришла домой и меня ударила.