Расследования доктора Гидеона Фелла. Первая улика

– Продолжайте, дружище. Вам, наверное, кажется, что я задаю слишком много дурацких вопросов, но я обязан это делать и буду опрашивать всех свидетелей. Потерпите? Но Бадж! Когда сэр Бенджамин закончит с вами общаться, я хочу, чтобы вы докопались до истины, кто же перевел злосчастные часы в холле. Это очень важно.

Констебль нетерпеливо барабанил пальцами по столу.

– Вы закончили? – спросил он. – Если нет…

– Мне кажется, – сказал Фелл, поднимая трость к невидимой точке, – что убийца запросто мог извлечь что-то важное из его карманов до нас. Что? Его ключи, например! У него должны были быть при себе ключи! Вы же не нашли их?

Сэр Бенджамин хранил молчание, покачивая головой, затем он повернулся к Баджу и подал ему знак. Они вновь прошли вместе проделанный вчера путь. Рэмпол ничего не хотел больше слышать. Он уже знал историю Баджа, которую тот рассказал, отвечая на вопросы доктора. Рэмполу хотелось поскорее увидеть Дороти Старберт. Пастор сейчас должен быть с ней, рассказывает, наверное, ей всякие банальности, как набожный кочегар, что в величии Божьем она найдет утешение. Он представлял себе, как Сондерс произносит подходящие слова в легкой, утешающей манере, заставляя девушку приговаривать: «Вы мне так помогли».

Почему люди не могут сохранять тишину в присутствии смерти? Почему надо непременно сказать что-то вроде «Как живой!» и другое в том же духе, что заставляет всех вновь плакать? Непонятно. Что ему особенно не нравилось, так это привычка Сондерса, общаясь с девушкой, становиться воплощением доброты и дружественности (Сондерс любил эту роль). Не нравился ему и Бадж: его отлаженные и взвешенные фразы, построение которых было доведено у него до автоматизма. Рэмпол понял, что не может больше здесь сидеть. Что бы ни думали остальные, он должен быть немного ближе к ней. Рэмпол вышел из комнаты.

Но куда ему идти? Очевидно, что не наверх, это будет чересчур. Но он не может бродить по коридору, как человек, который ищет газовый счетчик или другую идиотскую вещь. Есть ли у них в Англии газовые счетчики? Вот находка! Прохаживаясь по мрачному коридору, он увидел приоткрытую дверь у лестницы. Чья-то фигура загораживала свет, и он узнал в ней Дороти Старберт, которая манила его…

Он встретил ее в темноте лестницы, плотно прижал к себе и почувствовал, как она дрожит. Поначалу он даже боялся взглянуть ей в лицо: боялся, что у него вырвется что-то вроде: «Я подвел вас, но совсем не хотел этого». Или нет. Он мог сказать: «Я люблю тебя» здесь, в тени, под тикающими большими часами. Мысли о том, что он мог бы ей сказать, засели глубоко внутри и больно ранили.

Но нужных слов он так и не нашел, и только часы тикали в церковной тишине, внутри же него что-то пело. «О Господи, это абсурд, что таким, как она, непременно нужна прочность и самостоятельность. Я не стал бы ей этого желать. Это хрупкое тело, которое я могу сжать руками, я мог бы беречь и охранять. То, что она мне тихо шепнет, будет звучать как вопль о помощи среди ночи. Я прижму ее к себе навеки, и за мной она окажется словно за щитом, перед которым будет бессильна даже преисподняя». Однако он понимал, что свои душевные терзания надо сдерживать. Ему в голову лезли только мысли сумасшедшие, смешные, поэтому он решил сохранять самообладание, уйти от грез и остаться пусть неуклюжим, но собой. Рэмпол сказал:

– Я знаю…

Он шепнул эту глупость и потрогал ее руку. Затем они оказались за дверью в маленькой комнате, затемненной занавесками.

– Я слышала, как вы вошли, – сказала она низким голосом. – И слышала, что мистер Сондерс поднялся наверх, но я не могла говорить с ним. Поэтому я попросила миссис Бандл остановить его – уж она навешает ему лапши на уши – и спустилась сюда.

Дороти села на старую софу, подперев подбородок руками, ее взгляд был тяжелым и мрачным. Тишина… В закрытой темной комнате было достаточно жарко. Когда она вновь начала говорить, судорожно жестикулируя, он дотронулся до ее плеча.

– Вам не стоит ничего рассказывать…

– Я должна. У меня такое ощущение, будто я только что проснулась. Но я обязана взять себя в руки немедленно и пройти через все это вновь.

Она сжала руку в кулак и подняла голову.

– Вам не стоит так уж переживать, – мягко сказала она. – Вы, наверное… Вы, наверное, не поверите, но я не могу сказать, что очень уж сильно любила Мартина. Вероятно, не очень правильно так говорить, потому что он умер. Но, понимаете, он никогда не был особенно близок кому-либо из нас. Я могла бы испытывать более глубокое чувство, чем сейчас.

– Ну, тогда…

– Мне все это кажется ужасным! – Она плакала, ее голос дрожал. – И мы никак не можем помочь себе: нас преследуют, мы прокляты по крови, каждый из нас; возмездие… мне до сих пор не верится, я не хочу в это верить. И еще…

– Успокойтесь! Вы должны взять себя в руки.

– И еще. Как мы можем знать, что есть в крови каждого из нас? В вашей, моей или чьей-либо еще? Возможно, убийца как-то связан с призраками. Эта дверь закрыта?

– Да.