– У любого из нас в крови… Почему? – Ее голос стал более весомым, она сложила руки, как будто это было естественное их положение. – Я могу убить вас. Вот так просто достать пистолет из стола – только потому, что не отдаю себе отчет в этом… – Она вздрогнула. – Если все те люди не покончили с собой и не были сброшены… призраками… я не знаю, тогда получается, что кто-то из семьи приложил к этому руку…
– Вы не должны так думать! Посмотрите сюда! Послушайте!
Она учтиво кивнула, притронулась кончиками пальцев к векам и подняла взгляд.
– Вы думаете, что это Герберт убил Мартина?
– Нет! Конечно, нет! И не какие-то там призраки. И… вы знаете, думаю, ваш кузен не мог убить Мартина. Он восторгался им, ведь тот был надежным человеком.
– Герберт разговаривал сам с собой, – сказала девушка серьезным тоном. – Сейчас я вспоминаю это. Таких вот скрытных и спокойных людей я боюсь. Как раз такие люди наиболее подвержены сумасшествию, если уж говорить о том, что в нашем роду что-то нечистое течет в крови… У него большие красные руки. Его волосы остаются непослушными, как бы он их ни причесывал. Телосложение у него такое же, как у Мартина, но руки уж очень большие. Я очень удивилась бы, если бы узнала, что он ненавидел Мартина.
Наступила пауза, девушка нервно ковыряла край софы.
– Он всегда пытался что-нибудь изобрести, но ничего не работало. Маслобойка, например. Он считал себя изобретателем. Мартин любил смеяться над этим…
Темная комната была полна ду́хов. Рэмполу представились две фигуры, стоящие посереди белой дороги во тьме. То, что они там стояли, было очевидно, но ни в чем не убеждало. Пьяный Мартин с повисшей на губе сигаретой. Герберт, имевший глуповатый вид, возможно, из-за плохо сшитой шляпы, тем не менее надетой ровно и как следует. Можно было подумать, что Герберт будет курить сигарету в той же манере, однако она располагалась у него посередине рта.
– Кто-то открыл стенной сейф в библиотеке прошлой ночью, – сказала Дороти Старберт. – Было еще кое-что, о чем я не сказала доктору Феллу. Я не сообщила ему многого, что могло быть важным. Я не рассказала ему, что за обедом Герберт нервничал больше, чем Мартин… Человек, который открыл сейф в библиотеке, – Герберт.
– Но…
– Мартин не знал комбинацию. Его не было здесь два года, и ему никогда не представлялся подходящий случай. Только три человека знают пароль: я, Пейн и Герберт. Я видела, что вчера ночью сейф открывали.
– Что-то забрали?
– Не думаю. Там никогда не лежало ничего ценного. Когда мой отец построил этот кабинет, то не стал им пользоваться. Я уверена, что его никто не открывал годами, никто из нас. Там лежали какие-то старые бумаги… Вряд ли что-то из них пропало. Ну, по крайней мере, из того, что я знаю. Но зато я сама нашла там кое-что.
Рэмпол решил, что ее состояние близко к истерике. Она встала с софы, открыла шкаф ключами, висевшими у нее на шее, и взяла оттуда груду пожелтевших бумаг.
– Прочтите это, – сказала она, задыхаясь. – Я доверяю вам и не хочу рассказывать об этом другим. Мне хочется с кем-нибудь поделиться… Читайте.
Он взглянул на бумаги, сосредоточился. Сверху было написано: «3 февраля 1895 года, моя копия стихотворения – Тимоти Старберт». Здесь чернила сохранились хуже. Содержание было такое:
– Мда, – сказал он, пробегая взглядом по строчкам. – Плохо сложенный текст, и я не нахожу тонкого смысла в написанном, насколько я вообще могу судить о поэзии… Что это?
Она серьезно посмотрела на него:
– Вы обратили внимание на дату? Третье февраля – это день рождения отца. Он родился в 1870 году, а в 1895 году ему исполнилось…
– Двадцать пять лет, – бросил Рэмпол.
Оба замолчали. Рэмпол уставился на притягивающие внимание слова с уже бо́льшим пониманием. Все самые дикие предположения, которые он и сэр Бенджамин выдвигали и которые доктор Фелл не поддерживал, обретали под собой почву.
– Позвольте мне продолжить, – сказал он. – Если, как тут написано, это «копия», то подлинник находится в комнате надзирателя. Да?
– Там находится то, что должен увидеть старший сын.
Она забрала листы из его рук, как будто ненавидела их. Дороти уже готова была скомкать их, но Рэмпол отрицательно покачал головой.