Расставание в голубом. Глаза с желтизной. Оранжевый для савана

— Этот человек… Господи, у меня от него все внутри сжимается. Несколько раз, когда мы встречались, он от меня просто глаз не отрывал. И вел себя так, словно у нас с ним какие-то общие секреты. Все эти глупые ухмылочки, хихиканье, подмигивания. И то, как он вьется вокруг, выпятив грудь колесом и поигрывая плечами. И посмеиваясь со слабым фырканьем, словно жеребец. И он вкладывает двойной смысл во все, что мне говорит. Честно говоря, я просто каменею. Он заставляет меня чувствовать себя голой и беспомощной. И этот мех на его шкуре, что высовывается из кошмарных рубашек, и эти черные волосы на голове, и на тыльных частях рук, и на пальцах, и эта… масленая интимность в голосе. Меня от него просто наизнанку выворачивает. Трэвис, если то, что вы задумали, включает в себя то, чтобы он хотя бы… прикоснулся ко мне каким-либо образом, то нет. Ни за десять тысяч долларов, ни за десять тысяч долларов в минуту. — Она подняла голову, озадаченно глядя на меня. — Это не потому, что я… ломаюсь или что-нибудь в этом роде. Ни один мужчина так на меня не действовал. Я, конечно, не… безответна. — И снова перекошенный рот. — Конечно, у меня не было возможности проверить как следует. Если имеешь очень маленький опыт общения с пьяными, то привыкание или вероятность какой-либо ответной реакции очень редки.

Лучик солнца, пробившийся сквозь ветви пиний у нее над головой, блеснул на твердой изящной руке, высветив сеточку золотистых волосков на темной коже. Она покачала головой:

— Это как ночной кошмар в детстве. Мне кажется, если Бун Уаксвелл когда-нибудь… заполучит меня, я буду после этого так же ходить, да и внешне выглядеть точно так же, но сердце навсегда останется мертвым, словно камень. Ох, ну ладно, боюсь, я стану замечательной наживкой. Он в воскресенье вечером такое выделывал! Разве что лапой землю не копал.

— Суть в том, чтобы заставить его подумать, будто вы уехали в такое место, где ему удастся вас заполучить. И подальше, чтобы у него на это ушло много времени. И немало времени на обратную дорогу, когда обнаружит, что его надули. А когда вернется, вас обоих уже тут не будет. Но вы не должны посвящать в это своего мужа. Потому что в его теперешнем состоянии Уаксвелл его раскроет, как дорожную карту. Мы должны заставить Крейна поверить, будто вы уже уехали в какое-нибудь особое место, и каким-то образом подать Уаксвеллу мысль выведать у него это.

— И тогда, когда он уедет за мной, вы сможете забрать деньги?

— Я догадывался, что вы умны и сообразительны, Вивиан.

— А это деньги, которые… помог украсть Крейн?

— Большая их часть.

— Но тогда это все равно ворованные деньги, не так ли?

— Не как в том случае. На этот раз вы получите их с благословения человека, у которого их украли.

— Человека, на которого вы работаете?

— В том-то все и дело. Артура Уилкинсона. И я думаю, он лично вам подтвердит, что одобряет наше соглашение. Подумайте, как лучше всего организовать эту операцию с приманкой. Может быть, мы с Артуром могли бы встретиться с вами сегодня вечером.

— Трэвис, я думаю, к тому времени у меня уже будет какой-нибудь конкретный план. Вы можете прийти к нам домой в одиннадцать?

— А как же ваш муж?

— Главное, чего я теперь по вечерам жду, — это отрубится ли он в большом кожаном кресле или успеет сперва добрести до постели. Я стараюсь уменьшить количество, которое он принимает: Сама наливаю по его требованию. Дело тонкое. Если смешиваю напиток слишком слабым, он, шатаясь, бредет на кухню, орет на меня и доливает в бокал еще одну большую порцию. Пялится в телевизор, ничего вокруг не замечая и не помня. Так что ваш визит не создаст никакой проблемы. Сегодня вечером я сделаю питье более крепким и подавать стану чаще. И к одиннадцати вы можете прийти хоть с полковым оркестром, он даже храпеть не перестанет. Когда отрубится, зажгу фонарь над входной дверью. — Она набрала в легкие побольше воздуха, глубоко вздохнув. — Может, это и сработает. Может, людям и удастся выиграть со второй попытки.

Я вернулся на борт «Дутого флэша» только-только к обеду, да и то лишь оттого, что Чук не начинала его — ведь пока Артуру не удается удерживать его в желудке. Сам он был покорным и изнуренным, от него так и веяло чувством вины, и он старался отводить глаза, избегая прямого взгляда.