Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Так, например, гнев может иногда возбудить в нас столь сильное желание мести, что он вызовет в воображении большее удовольствие от наказания нашего врага, чем от сохранения нашей чести или жизни, и вынудит нас, ради мщения, безрассудно оставить и ту и другую. Напротив, если рассудок исследует, каково благо или совершенство, на котором основывается удовольствие, почерпаемое в мести, он не найдет ничего (по крайней мере, когда это мщение не служит самозащитой на случай новой опасности), кроме нашего представления о том, что мы имеем некоторого рода превосходство и преимущество над тем, кому мстим. А ведь это часто пустое представление, вовсе не заслуживающее внимания в сравнении с честью или жизнью, ни даже в сравнении с удовлетворением видеть себя господином своего гнева при воздержании от мщения. Подобное же случается при всех прочих страстях, так как нет ни одной из них, которая не представляла бы нам блага, к которому она влечет, в блеске, большем заслуженного, и не доказывала бы воображению удовольствий, прежде чем мы ими овладеем, значительно большими, нежели мы их находим позднее, приобретая. Оттого вообще порицают наслаждение, так как пользуются этим словом только для обозначения удовольствий, часто ошибочных в силу их призрачности, и упускают из виду иные, гораздо более основательные удовольствия, ожидание которых не так волнует и которые почти всегда исключительно духовны. Я говорю «почти всегда», потому что не все духовные удовольствия заслуживают похвалы, ибо они могут быть основаны на каком-либо ложном взгляде, как, например, удовольствие злословия; последнее покоится на том только, что полагают, будто станут уважаться тем больше, чем меньше уважения будет уделено другим лицам; эти удовольствия также могут обмануть нас своей видимостью, когда их сопровождает известного рода страсть, как это заметно на примере честолюбия. Главная разница между телесными и духовными удовольствиями состоит в том, что тело подчинено вечным изменениям и что его сохранение, как и сохранение телесного блага, зависит от этих изменений; поэтому все соответствующие удовольствия почти не длятся, так как они сопровождают только приобретение вещи, полезной телу, в момент ее получения; и лишь только вещь перестает быть пригодной для тела, удовольствия также исчезают, тогда как удовольствия духовные и бессмертны, как душа, и имеют столь прочную основу, что ни познание истины, ни ложное убеждение не могут ее разрушить. Наконец, правильное пользование рассудком в жизненном поведении состоит только в бесстрастном испытании и обсуждении ценности всяких совершенств, как тела, так и духа, которые могут быть добыты нашим поведением, с тем чтобы, будучи обыкновенно принуждены лишаться одних благ ради приобретения других, мы всегда выбирали наилучшие

. А так как совершенства тела менее значащие, то, можно вообще сказать, есть средство стать счастливым и без них. Однако я отнюдь не держусь того мнения, что их должно презирать или что следует даже уклоняться от страстей; достаточно подчинять их рассудку, а когда их так приручат, они станут тем полезнее, чем ближе к крайности. Я никогда не впаду в бóльшую чрезмерность, чем в той страсти, которая требует от меня уважения и преданности, какими я Вам обязан, и которая делает меня, Сударыня, Вашего Высочества нижайшим и преданнейшим слугою,

Декарт

IV

15 сентября 1645 г.

Сударыня!

Ваше Высочество так точно отметили все причины, помешавшие Сенеке ясно выразить свое мнение касательно высшего блага, и взяли труд столь заботливо прочесть книгу, что я опасаюсь показаться докучливым, продолжая разбор всех глав по порядку, и боюсь замешкаться с ответом на трудные вопросы, какие Вы пожелали предложить, относительно средств укреплять рассудок ради выбора наилучшего во всех жизненных поступках. Вот почему, не задерживаясь над Сенекой, я попытаюсь только изложить свое личное мнение по данному предмету. Возможно, мне кажется, иметь в качестве таких средств только две вещи, требуемые для постоянного расположения к правильному суждению: одна – познание истины, а другая – привычка вспоминать об этом познании и успокаиваться на нем всякий раз, как случай потребует того. Но так как только Бог все в совершенстве знает, то нужно чтобы мы удовлетворялись познанием того, что наиболее необходимо нам.